Уносился в настороженную тайгу печальный напев.
Беринг доверял своим помощникам.
Полгода провел он в Иркутске, а лейтенанты Чириков и Шпанберг исправно несли службу, продвигаясь с грузом через сибирские пространства. Летом 1726 года они добрались до Якутска.
Беринг не вникал в их заботы.
Все это время он думал о деле, которое предстояло ему завершить. Он стал еще грузнее. Когда садился в возок, тот проседал под его тяжестью.
Мысли чаще всего были невеселыми. Смутные, неясные вести доходили из Петербурга. Лишив чинов и состояния, после наказания кнутом сослали в Сибирь Скорнякова-Писарева. Беринг издалека посмотрел на опального сановника, но подходить не стал. Ни к чему... Он, Беринг, маленький человек, и не ему встревать в дела сильных мира сего.
Беринг, действительно, не помышлял никогда о великих подвигах, всегда старался он держаться в отдалении от баловней воинской и придворной удачи, полагая, что не его это удел, не ему, скромному труженику и рядовому мореходу, суждены гигантские богатства и громкая слова. Не ему...
Ему дóлжно лишь исполнять то, что указано свыше, исполнять так же исправно и скромно, как исполнял он приказы все двадцать лет своей службы.
Но так было раньше. А сейчас?
Сейчас, чтобы исполнить порученное, нужно было стать другим человеком, необходимо было переродиться... Только под силу ли это ему?
И чем дальше продвигался Беринг в Сибирь, тем тяжелее и резче становились морщины на его лице, и само лицо потемнело, словно разбухло этими бесконечными верстами пространства, как разбухает в воде сухарь черного хлеба.
В Якутск Беринг приплыл на дощанике. Город стоял примерно в версте от берега Лены. Длинной улицей вытянулись его дома, каждый из которых был похож на маленький острог, потому что прятался за забором из стволов огромных лиственниц.
Остановившись возле сторожевой башни, над воротами которой перед потемневшим образом тлела лампадка, Беринг, а следом за ним и его спутники перекрестились. Отсюда, от Якутска, начиналась самая трудная часть пути.
Но еще предстояли и долгие сражения в Якутске. Каждое утро, высоко подняв голову, выпучив бесцветные глаза, шагал лейтенант Шпанберг в воеводскую канцелярию.
«Против государевой воли супротивничать! — кричал он. — За такие дела — ноздри рвать!»
Подьячие сжимались от этих криков, им хотелось стать незаметнее, спрятаться от грозного лейтенанта.
Воевода писал на Беринга жалобы, прикладывая к бумаге печать с орлом, держащим в когтях соболя, но перечить боялся.
