Я как раз говорила ему об этом, когда звонок в дверь прервал нас на мгновение — мама пошла открывать… и вот во что это вылилось.
В это безумно ухающее сердце, мурашки по телу и отчаянно вспыхнувшую надежду, давать волю которой абсолютно не стоило.
— Кто этот пижон? — спрашивает Юлиан, провожая Карла убийственным взглядом. — И что он делает в твоем доме?
Знала, что он об этом спросит — впрочем, мне интересно другое.
— Что ты здесь делаешь? — любопытствую я, и наши вопросы звучат практически в унисон, подобно тревожной рапсодии на вольную тему.
Юлиан отвечает:
— Приехал услышать свое «спасибо», о котором ты, верно, позабыла впопыхах.
— «Спасибо»? — переспрашиваю я. — За что же мне, спрашивается, тебя благодарить? Уж не за те ли оскорбления, которые пришлось выслушать по твоей вине.
Юлиан меняется в лице — вижу кадык, дважды дернувшийся туда-сюда, и враз потемневшие глаза.
— Так ты из-за этого уехала? — спрашивает он. — Из-за моих слов, сказанных по пьяни? — И снова сглатывает: — Я даже не помню, что говорил.
Горькая усмешка изгибает мои губы.
— Знаешь присказку: что у пьяного на языке, то у трезвого — в голове? Так вот, — смотрю прямо ему в глаза, — Я НЕ ТАКАЯ и оскорблять себя не позволю. — Потом выдерживаю паузу и добавляю: — Зря ты сюда приехал, Юлиан. Не стоило… Уезжай.
Он продолжает молчать, потирая подбородок, покрытый легкой щетиной, и как будто бы ведя внутреннюю борьбу, скрытую за его идеально красивым фасадом. В конце концов он произносит:
— Я не очень-то это умею: извиняться и все тому подобное. Но хочу, чтобы ты знала: я очень сожалею о сказанных словах. Уверен, я вовсе не думал того, о чем тогда говорил… — Он переступает с ноги на ногу: — Просто все это так странно, понимаешь… Все это между нами.
— А что между нами? — спрашиваю в упор. — Секс и больше ничего… ведь мы, похотливые сучки, которых ты так презираешь, ни на что другое и не годимся, не так ли, Юлиан?
Обида прорывается как бы сама собой — хочу, чтобы он знал… вспомнил, и парень качает головой, глядя себе под ноги.
Мне кажется или ему, действительно, стыдно?
— Значит, вот что я сказал, — произносит он едва слышно. — Понимаю… — Секунду молчит в непривычной задумчивости, после подается вперед, вцепляется в мои плечи и просит: — И все равно выброси это из головы. Ты ведь умная, Катастрофа, ты ведь все понимаешь…
— Не понимаю, — слезы вскипают на глаз, злые, колючие слезы, вызванные то ли обидой, то ли внезапным Юлиановым покаянием — я и сама не понимаю, что творится в душе. Здесь такой водоворот из вины и обиды, любви и ненависти, всепрощения и отчаяния, что сам черт ногу сломит. Куда уж мне разобраться… — Не понимаю, — повторяю глухим, ломким голосом и позволяю рукам парня притиснуть меня к себе, прижать с такой силой, что воздух залипает в легких. Сжимается в тугой комок и исторгается из грудной клетки в виде мышиного писка…
