Авелин нравилась всем. Она была хорошенькая, а Джана шила для нее самые лучшие наряды. Дочь мало интересовали сюсюканья клиенток, а к Джане она относилась снисходительно, потому что об этом ее просила Беатрис. К четырем годам она уже разговаривала не хуже взрослого, временами на совершенно недетские темы. Беатрис учила ее грамоте, а чуть позже подарила большую книгу для записей. Они украсили ее вместе, и выглядела она, как бесценный древний фолиант.
Беатрис решила подремать пару часов: Авелин будет спать до полудня, а к Джане сегодня никто не должен прийти с утра. Она успела только провалиться в сон, когда услышала шум и крики. Охотники на измененных – не меньше дюжины человек – ворвались в дом, и Беатрис бросилась было к Авелин, но замерла: дочь вытащили из кровати, и сейчас она сидела на руках одного из орденцев – сонная, растрепанная и перепуганная. Остальные держали на прицеле ее саму. Семен рассказывал, что у этих людей есть специальные растворы, которыми они смазывают пули. Ядовитые и опасные именно для измененных. Будь она одна, Беатрис попыталась бы сбежать, но подвергать опасности жизнь Авелин?! Ни за что.
Ничего не понимающая Джана закричала, но крик оборвался звонкой пощечиной. В комнате повисла страшная, гнетущая тишина, а потом в открытую дверь шагнул Дмитрий.
– Забирайте их, – коротко произнес он, глядя на собственную дочь.
Беатрис мысленно взмолилась о том, чтобы он не догадался. Авелин была ее миниатюрной копией, но она специально доводила себя до такого состояния, чтобы никому не удалось разглядеть в них ни единой общей черты. Дмитрий наверняка помнил, что она была в положении, когда ее похитили, а Авелин унаследовала цвет его глаз. Цвет, но не разрез, и это вселяло надежду.
– Всех?
– Всех. Эту женщину надо допросить.
Беатрис уловила движение за спиной, но не обернулась, глядя на Авелин, которая смотрела на нее широко распахнутыми глазами.
«Только не назови меня мамой, милая. Пожалуйста, не назови».
Она почувствовала, как в шею вошла игла, и реальность поплыла, искажаясь. Беатрис осела на пол, глядя на растягивающийся перед глазами потолок.
– Ребенка отдайте матери.
«Он не понял. Он не узнал!»
Ликование и радость – это было последнее, что она ощутила. Темнота сомкнулась вокруг.
***
Она очнулась от дикой режущей боли. Запястья и лодыжки будто сковали раскаленным железом. Слабость никуда не ушла, во всем теле ощущалась неприятная тяжесть, а голова казалась налитой свинцом. Действие неизвестного снадобья сделало ее беспомощной, а веревки, пропитанные адским раствором, стягивали ее обнаженное тело на разделочном столе. Они вплавлялись в кожу, сковывая движения.
