Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence | страница 85



Уйди, совсем уйди,
Я не хочу свиданий,
Свиданий без любви
И ласковых речей…

Драматизм ситуации усилен образами героинь отечественной литературы: «Месяцок поблядую и под поезд брошусь!» (178) – очевидный намек на «Анну Каренину». Затем приходит очередь Тургенева («Дворянское гнездо»):

А потом в монастырь и схиму приму! Ты придешь прощенья ко мне просить, а я выйду во всем черном, обаятельная такая, и тебе всю морду расцарапаю, собственным своим кукишем! Уходи!! (178).

_______________

Перебираясь с клироса на клирос, она прошла мимо него, прошла ровной, торопливо-смиренной походкой монахини – и не взглянула на него; только ресницы обращенного к нему глаза чуть-чуть дрогнули, только еще ниже наклонила она исхудалое лицо свое – и пальцы сжатых рук, перевитые четками, еще крепче прижались друг к другу[175].

Можно предположить, что образ комсорга Евтюшкина, говорящего исключительно стихами, явно навеян фигурой поэта Евгения Евтушенко. Во-первых, имена: Евтушенко – Евтюшкин, причем среди особенно московской интеллигенции ходило прозвище Евтух. Второе: комсомол и Пушкин. В стихотворении, посвященном Сергею Есенину, которое было прочтено публично и послужило поводом к очередному покаянию поэта перед метавшим гром и молнии ЦК комсомола, были такие слова:

Когда румяный комсомольский вождь
На нас, поэтов, кулаком грохочет,
И хочет наши души мять, как воск,
И вылепить твое подобье хочет,
Его слова, Есенин, не страшны,
Но трудно быть от этого веселым,
И мне не хочется, поверь, задрав штаны,
Бежать вослед за этим комсомолом…

И далее следует признание:

Мой комсомол, за кем бежать хочу,
Вы – Пушкин, Маяковский и Есенин!..

Глубокая разность творческого направления и мироощущения современников и почти ровесников Венедикта Ерофеева и Евгения Евтушенко делает пародийное появление последнего весьма вероятным в «Москве – Петушках».

У комсорга Евтюшкина главные ценности под запретом, и от литературно-драматической мешанины он впадает в отчаяние: «Пей, напивайся, но Пушкина не трогай! Детишек – не трогай! Пей все, пей мою кровь, но Господа Бога твоего не искушай!» (178). Так обозначаются три заветные области души комсорга, вытесненные им из бытия: Пушкин, дети, Бог. Но «баба» выпадает из «леммы», и Дашенька, «баба», не может обойтись без поисков своего женского «я», отказавшись от Бога, которого «гневила», детишек, которых бы родила, и Пушкина – соблазна и прибежища женской страдающей души.

Совпав физически, Дашенька и ее возлюбленный расходятся метафизически. Дважды избив любимую женщину, Евтюшкин уезжает «по путевке комсомола» (название популярного фильма). «Мое недоумение разделяла вся Европа», – комментирует Дашенька первое исчезновение комсорга. Привычка впутывать «Европу» во все возможные переживания и происшествия имеет, конечно, давние корни. Стоит вспомнить непристойную эпиграмму на Андрея Муравьева: «На диво нам и всей Европе»