Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence | страница 75
6) Какие социал-демократы? Разве только социал-демократы? Все ценные люди России, все нужные ей люди – все пили, как свиньи. А лишние, бестолковые – нет, не пили. Евгений Онегин в гостях у Лариных и выпил-то всего-навсего брусничной воды, и то его понос пробрал. А честные современники Онегина «между лафитом и клико» (заметьте, «между лафитом и клико»!) тем временем рождали мятежную науку и декабризм… (167)
На обратном пути от Лариных:
7) А когда они наконец разбудили Герцена…
– Как же! Разбудишь его, вашего Герцена! – рявкнул кто-то с правой стороны. Мы все вздрогнули и повернулись направо. Это рявкал Амур в коверкотовом пальто (167).
Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию[162].
В мифологии отношений Герцена с «Амуром» в коверкоте – намек на незаконное происхождение Герцена от матери-немки и немецкий корень фамилии Herz («сердце»).
8) А теперь – вся мыслящая Россия, тоскуя о мужике, пьет не просыпаясь. Бей во все колокола, по всему Лондону – никто в России головы не поднимет, все в блевотине и всем тяжело (168).
Ссылка на выходивший и выпускавшийся Герценом в Лондоне журнал «Колокол» звучит параллелью к деятельности в столице Англии эмиграций ХХ века. И не только русских в изгнании, но, например, Радио «Свобода», «Голос Америки» или «Би-би-си», игравших заметную роль в жизни некоторых кругов «мыслящей России». Хотя воздействие Герцена было прямолинейней и стремительней, что подтверждает следующая цитата:
9) С этого и началось все главное – сивуха началась вместо клико! разночинство началось, дебош и хованщина!.. Все эти Успенские, все эти Помяловские – они без стакана не могли написать ни строки! Я читал, я знаю! Отчаянно пили! все честные люди России! а отчего они пили? – с отчаяния пили! пили оттого, что честны, оттого, что не в состоянии были облегчить участь народа! ‹…›
Ну как тут не прийти в отчаяние, как не писать о мужике, как не спасать его, как от отчаяния не запить! Социал-демократ – пишет и пьет, и пьет, как пишет. А мужик – не читает и пьет, и пьет, не читая. Тогда Успенский встает – и вешается, а Помяловский ложится под лавку в трактире – и подыхает, а Гаршин встает – и с перепою бросается через перила… (167–168)