Александр Куприн был, как известно, алкоголиком[156]. Но болевший туберкулезом Максим Горький запоями не страдал.
2) Последние предсмертные слова Антона Чехова какие были? Помните? Он сказал: «Ихь штербе», то есть «я умираю». А потом добавил: «Налейте мне шампанского». И уж тогда только – умер (166).
Отрывок из воспоминаний Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой o кончине А. П. Чехова в Баденвайлере, в Германии:
Пришел доктор, велел дать шампанского. Антон Павлович сел и как-то значительно, громко сказал доктору по-немецки (он очень мало знал по-немецки): «Ich sterbe». Потом взял бокал, повернул ко мне лицо, улыбнулся своей удивительной улыбкой, сказал: «Давно я не пил шампанского…» – покойно выпил все до дна, тихо лег на левый бок и вскоре умолкнул навсегда[157].
3) А Фридрих Шиллер – тот не только умереть, тот даже жить не мог без шампанского. Он знаете, как писал? Опустит ноги в ледяную ванну, нальет шампанского – и пишет. Пропустит один бокал – готов целый акт трагедии. Пропустит пять бокалов – готова трагедия в пяти актах (166).
Как указывалось в предисловии, упоминание шампанского пришло из биографии Шиллера в серии «ЖЗЛ», автором которой была Л. Я. Лозинская[158].
4) – Ну, и Николай Гоголь…
– Что Николай Гоголь?
– Он всегда, когда бывал у Аксаковых, просил ставить ему на стол особый, розовый, бокал…
– И пил из розового бокала?
– Да. И пил из розового бокала.
– А что пил?..
– А кто его знает… Ну, что можно пить из розового бокала? Ну, конечно, водку… (166)
Из «Литературных воспоминаний» Панаева:
Чувство глубокого, беспредельного уважения семейства Аксаковых к таланту Гоголя проявлялось во внешних знаках с ребяческой наивной искренностью, доходившей до комизма. Перед прибором за обедом стояло не простое, а розовое стекло; с него начинали подавать кушанье…[159]
5) А Модест-то Мусоргский! Бог ты мой, а Модест-то Мусоргский! Вы знаете, как он писал свою бессмертную оперу «Хованщина»? Это смех и горе. Модест Мусоргский лежит в канаве с перепою, а мимо проходит Николай Римский-Корсаков, в смокинге и с бамбуковой тростью. Остановится Николай Римский-Корсаков, пощекочет Модеста своей тростью и говорит: «Вставай! Иди умойся и садись дописывать свою божественную оперу „Хованщина“!» (166).
Римский-Корсаков, действительно, сколько мог, опекал страдавшего алкоголизмом Мусоргского[160]. В петушинской «поэме» в словах Римского-Корсакова, обращенных к другу и коллеге, звучат два мотива: воскресения и восстания. (Сюжетом оперы «Хованщина» послужили события бунта 1682 года под руководством Ивана Хованского.) Процесс написания музыкального произведения с чередованием «воскресений»: «…а потом встанет» – и принятия «креста»: «…и опять опохмелится» (166) – отражает, видимо, до определенной степени и процесс написания «Москвы – Петушков».
