бежать от Курского вокзала, от поезда, катящего в Петушки, от судьбы и гибели. То, что на фоне толпы он – «мавр», «африканская редкость», вряд ли требует дополнительных доказательств.
Веничка Ерофеев и «венцы творения»
Уединение – лучший страж души. Я хочу сказать – ее Ангел Хранитель.
________________
Все мне чуждо, какой-то странной, на роду написанной отчужденностью.
В. В. Розанов
Придя в себя от первого впечатления, герой начинает различать в толпе отдельных личностей:
Вон – справа, у окошка – сидят двое. Один такой тупой-тупой и в телогрейке. А другой такой умный-умный и в коверкотовом пальто. И пожалуйста – никого не стыдятся. Наливают и пьют… Не выбегают в тамбур, не заламывают рук. Тупой-тупой выпьет и говорит: «А! Хорошо пошла, курва!», а умный-умный выпьет и говорит: «Транс-цен-ден-тально!» И таким праздничным голосом! Тупой-тупой закусывает и говорит: «Закуска у нас сегодня – блеск! Закуска типа „я вас умоляю“!» А умный-умный жует и говорит: «Да-а-а… Транс-цен-ден-тально!..» (133).
«Тупой-тупой» вполне мог бы быть посетителем ресторана, откуда Веничку вышвырнули: смесь презренного интереса к закуске и романтическим сентиментальным штампам. Скрывать ему нечего и впадать в театральные подражания не от чего. Характеристика второго «умный-умный» выказывает признание. Выбор слова «трансцендентально» говорит о том, что перед нами человек интеллигентный, духовная личность. Поражает героя открытая пошлость одного и спокойный рационализм другого. «Венцами творения» называет он счастливых собеседников, чтобы обозначить несоответствие их формы существования его миру и представлениям. «Венец творения» – женщина, Дездемона:
Венец творенья, ангел, совершенство,
Не описать ни кистью, ни пером
[64].
(Акт 2, сцена 1)
Александр Блок в статье «Тайный смысл трагедии Отелло» писал о космологическом значении этого образа в мировой трагедии:
…Поэтому не добродетель, не чистота, не девичья прелесть Дездемоны отличают ее от окружающих; ее отличает, прежде всего, то необыкновенное сияние, которым она озарила и своего жениха. Я отказываюсь поэтому говорить о добродетелях, которыми обладает Дездемона; она – сама добродетель, она и есть та несказанная сущность, которая снизошла на мавра. Дездемона – это гармония, Дездемона – это душа, а душа не может не спасать хаоса[65].
Железнодорожный вагон – подмостки театра «антимира». Вырождающаяся здесь трагедия ищет катарсиса в хаосе. Ангельскую роль «добродетели» получают катящие к «бездне» пьяницы. Рождение в этом театре, невольное участие в его неестественной жизни болезненно ощущается героем: «Мне очень вредит моя деликатность, она исковеркала мне мою юность, мое детство и отрочество» (134). О красоте, законченности, пленительной ясности и глубокой жизненной гармонии толстовских образов Лев Шестов писал: «…такое счастье поглощено историей»
