Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence | страница 24
Вина царя Бориса в убийстве царевича Димитрия никогда не была доказана. Но слухи об этом жили и распространялись с удивительным упорством. Годунову, безусловно, приписывалась способность к подобному преступлению ради захвата престола. Многочисленные «за» и «против» на протяжении веков рассматривались историками. Пушкин принял версию Карамзина, убежденного в виновности Годунова, но сомнение современников отражено и в пушкинской драме:
По истечении короткого срока, едва Годунов вступил на престол, Шуйский полностью отказывается от своих слов:
Ясно, что для подобной манипуляции должна была существовать подходящая почва, а именно – неясность происшедшего, оставшаяся вплоть до наших дней. По официальной версии произошло непреднамеренное самоубийство. Царевич закололся, упав на нож, – следствие сильного эпилептического припадка. Смерть царя Бориса совпала со вторым походом самозванца на Москву. О возможном самоубийстве царя летописец сообщает: «Пронесся слух, что он погиб от яда, собственной рукой приготовленного»[41]. Жена и сын царя были убиты по вступлении Лжедимитрия в Москву. Сам он оказался жертвой заговора и был убит. В этом трагическом эпизоде русской истории сплелись в роковой и нерасторжимый узел мотивы убийства, самоубийства, самозванства, возмездия и вины. Каким образом эта странная и сложная тематика связана с судьбой Венички Ерофеева, нам предстоит прояснить в ходе работы.
На подходе к ресторану и при его посещении обнаруживается конфликт музыки и алкоголя: «Ведь если верить ангелам, здесь не переводится херес. А теперь – только музыка…». Далее между героем и официанткой происходит следующий диалог:
– Будете чего-нибудь заказывать?
– А у вас чего – только музыка?
– Почему «только музыка»? (127)
Возможно, его происхождение – песня Микаэла Таривердиева «Музыка», чрезвычайно популярная к концу 60‐х годов и часто исполнявшаяся по радио. Ее рефрен:
Если это так, Веничкин вопрос официантке можно парафразировать: «А у вас чего, смерти нет?» В нем звучит туповатое удивление, подчеркнутое малограмотным «чего», и отблеск надежды. Но действительность быстро лишает его слепой иллюзии: «Бефстроганов есть, пирожное. Вымя…» (127).