, принадлежавшая, согласно средневековым преданиям и эпосу, религиозному ордену тамплиеров. По легенде, на ее хрустальном дне хранился крест с неусыхающей каплей крови Христа. Средневековый эпос, использованный Вагнером, связан с евангельской символикой образа «
чаши».
Вторая ария, исполняемая в ресторане: «О-о-о, для чего тобой я околдо-о-ован… Не отверга-ай!» (127), – отрывок из оперы Гуно «Фауст», либретто которой написано по первой части трагедии Гёте. Именно там мотив чаши проходит насквозь (В. Е. еще раз упоминает об этом в своем монологе на с. 81). Фауст при первом же появлении держит в руках чашу с ядом. Праздник Пасхи, хор ангелов, воспевающих Воскресение Христа, колокольный звон отвращают доктора от самоубийства. Ангелы, воскресение, самоубийство – темы, соприкасающиеся с повествованием в «Москве – Петушках». Колдующий Мефистофель наполняет чаши студентов драгоценными винами. Чаша с вином, источник жизни и любви – мотив песенки, которую напевает Маргарита непосредственно перед появлением Сатаны. Наконец, чаша, выпитая Фаустом, продавшим душу дьяволу. В подражание этой сделке Веничка Ерофеев, раб Божий и сам себе искуситель, размышляет: «А ты бы согласился, если б тебе предложили такое: мы тебе, мол, принесем сейчас 800 грамм хереса, а за это мы у тебя над головой отцепим люстру и…» (127)[38]. Люстра по ассоциации с алкоголем – источник света, повергающий в вечную тьму. Приведем оригинальный текст торга:
Мефистофель
…Давай столкуемся друг с другом,
Чтоб вместе жизни путь пройти.
Благодаря моим услугам,
Не будешь ты скучать в пути.
Фауст
А что потребуешь в уплату?
Мефистофель
Сочтемся позже, время ждет.
Фауст
Черт даром для меньшого брата
И пальцем не пошевельнет.
Договоримся, чтоб потом
Не заносить раздора в дом.
Мефистофель
Тебе со мною будет здесь удобно,
Я буду исполнять любую блажь.
За это в жизни тамошней, загробной
Ты тем же при свиданье мне воздашь.
Фауст
Но я к загробной жизни равнодушен…
[39]Фаустовский мотив чаши, введенный в повествование упоминанием оперы, связан с Сатаной, темой Зла. Добро, Зло, трагедия, рождающаяся на скрещении их путей, – грани чаши-судьбы, с которой отправляется в смертельное путешествие герой «Москвы – Петушков».
Неудивительно, что, проснувшись поутру в подъезде, он задается риторическим вопросом: «…во благо ли себе я пил или во зло?» (124). Ответ неясен, но последующей внезапной ссылкой на угличскую драму 1591 года: «Не знаем же мы вот до сих пор: царь Борис убил царевича Димитрия или наоборот?» – вопрос «блага» и «зла» попадает в целый клубок тем.
