Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence | страница 122
Мне нравится, что у народа моей страны глаза такие пустые и выпуклые. Это вселяет в меня чувство законной гордости… (132)
«В мире пропагандных фикций и рекламный вывертов – откуда столько самодовольства?» Я шел в Гарлем и пожимал плечами: «Откуда? Игрушки идеологов монополий, марионетки пушечных королей – откуда у них такой аппетит?» (179–180).
Простонародная речь, устный фольклор и вульгаризмы: поэма изобилует парафразами и вариациями пословиц, поговорок, «крылатых слов», уличных выражений и просто ругательств:
…полгода я с ним на сеновале Бога гневила, все шло хорошо! (177)
– Аппетитная приходит во время еды, – съязвил декабрист.
Все засмеялись (176).
…в ближайший же аванс меня будут пиздить по законам добра и красоты… (141).
Да коса-то, может, и прибывает: она, может, с прошлой пятницы уже ниже попы… А осенний день наоборот – он уже с гулькин хуй! (199)
Особый феномен, умело подчеркнутый автором «поэмы», – сращение несовместимых стилистических пластов, столь частое в советской официальной и разговорной лексике. Например, библейский размах и советские песни, в которых часто встречаются библейские реминисценции. В начале пути герой говорит, что он прошел Москву с «севера на юг, с запада на восток». Вспомним «Бытие»: «…Посмотри к северу и к югу, и к востоку и к западу»; с другой стороны, популярные песни, типа: «Поедешь на север, поедешь на юг, везде тебя встретит товарищ и друг…» или: «Дан приказ: ему – на запад, ей – в другую сторону…» Географический размах – важный фактор агитационной практики. Или уже упоминавшаяся цитата из Гёте: «Не словом, но делом…» (135). Духовная философская проблематика, корнями уходящая в вековое пошлое, введена в доктринерскую лексику и часто встречается в официальном и официозном языке. Таким примерам несть числа. Обильное использование их придает «поэме» остро-парадоксальный дух.
«Москва – Петушки» – произведение многостилевое. Автор использует свободу письма, чтобы передать атмосферу, в которой отменяются и отбрасываются жизненный и творческий этикет, законы, запреты, ограничения и связанные с ними привычные формы. Употребление высокого стиля выявляет роковую трагичность петушинского путешествия. Вместе с тем мы сталкиваемся с профанацией библейского стиля, пародированием и осмеянием литературного, официального и официозного стилей. В текст введены травестийные элементы, непристойности, кощунства, подчеркивающие неизменную иронию автора. Веселая относительность восприятия, фамильяризация высокого стиля, неожиданные и комические стилистические мезальянсы – и обнаженность