. Рожденный в мире, где проявление этой двойственности стало трагедией существования (с заменой Бога на руководящую роль партии), В. Е. без труда «переводит» Гегеля на язык советской действительности: «Кто же сейчас не пьет?» (208). Но Веничка –
знающий, и он уже на площади, в начале пути понимал, что выбранный путь – соблазн, отклонение, потеря того, к чему стремится душа: Бога. Наступает расплата: «Проходимец!» – кричит ему его собственное безумие. Это то слово, которое он сам сказал о неверующих: «
Она, то есть Божья Десница, которая над всеми нами занесена и пред которой не хотят склонить головы одни кретины и проходимцы» (157). Заглянув в словарь Даля, мы узнаем, что слово «проходимец» обладает двойным значением, современным: «проныра, пролаза, хитрый плут», – и старинным: «странник, путник, паломник». Безусловно, эта двойственность объединена в герое «Москвы – Петушков». К суете, к торговле, к площади посылает Веничку «Петр», и не только Веничку, но всю Россию, «бабушку» старого Митрича: «Ничего! Оставайся! Оставайся тут, бабуленька! Оставайся, старая стерва! Поезжай в Москву! Продавай свои семечки! А я не могу больше, не могу-у-у!..» (209). Выпорхнувший после этой нелепой тирады в окно Петр – инверсия классических ведьм, вампиров, чертей, предпочитающих окна дверям.
«Где то счастье, о котором пишут в газетах?» – спрашивает себя потерявший дыхание от ударов сфинкса мистик Веничка. Третья галлюцинация: богини гнева и мщения, эринии, гнавшиеся за проходимцем, пошляком, комсоргом Евтюшкиным, побеждены им, страшной яростью времени, которое «погребло» под собой героя. Наступает час эсхатологического крушения:
Что тебе осталось? утром – стон, вечером – плач, ночью – скрежет зубовный… (213).
________________
А сыны царства извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов (Матф. 8: 12).
А кимвалы продолжали бряцать, а бубны гремели. И звезды падали на крыльцо сельсовета. И хохотала Суламифь (210).
________________
Если я говорю языками человеческими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий (1Кор. 13: 1).
Поезд-жизнь (можно вспомнить «Трамвай» Н. С. Гумилева) летит под откос: «Вздымались вагоны – и снова проваливались, как одержимые одурью…» (210). Любовь утеряна, время и пространство растворяются в алкогольном кошмаре, за физическим изнеможением и духовной беспомощностью приходит «последняя смерть»:
Есть бытие, но именем каким его назвать? – ни сон оно, ни бденье (208).
