А как хорошо почувствовал себя Петро, когда они сели за стол друг против друга и пили вкусное холодное молоко с черным хлебом, в котором попадались неразмолотые, хрустевшие на зубах зерна. Поэт в душе, Петро в каждом явлении искал символов. До этого он никогда не сидел с ней за одним столом. За два года почти ежедневных встреч они даже ни разу не подумали зайти вместе в столовую. Они даже в кино не ходили: Саша упорно отказывалась. Потом она призналась, что стыдилась своей одежды; она была из бедной семьи, росла без матери.
И вот теперь они сидели за столом, и он не сводил глаз с ее лица. В комнате сгущались сумерки, но он видел ее большие глаза, смотревшие ласково и влюбленно. Она подливала молока и тихо просила:
— Пей, не стесняйся. Ты какой-то странный.
Он не спрашивал, почему он странный, да она и не смогла бы ответить на это. Саша радовалась его приезду. Но было и неспокойно на душе. Она с тревогой ожидала возвращения хозяйки.
И хозяйка, наконец, пришла. Это была молодая вдова, лет тридцати пяти, худощавая, подвижная и не очень разговорчивая. Муж ее трагически погиб на лесозаготовках. Она осталась с двумя детьми, работала дояркой на колхозной ферме, и семья ее жила не хуже тех, в которых были мужчины.
Дочка уже сообщила ей еще на улице, что «к тете Шуре приехал брат». Хозяйка сдержанно поздоровалась коротким «здрассте» и быстрым взглядом окинула невысокого широкоплечего юношу с ног до головы.
Саша смутилась и неуверенно проговорила:
— Знакомьтесь, Аня, это мой брат.
Они не протянули друг другу руки. Петро разглядывал хозяйку без особого интереса. Они собрались с Сашей пойти погулять за деревню, подальше от людских глаз, и он хотел, чтобы скорей кончились все эти формальности. «Хозяйка как хозяйка, какое ей дело до нас», — подумал он.
Губы женщины насмешливо скривились.
— Брат?
Даже при слабом свете лампы было видно, как вспыхнуло Сашино лицо: она вспомнила, что почти сразу же после приезда рассказала хозяйке о своих сестрах и единственном брате, даже показывала фотографии. Она уточнила упавшим голосом:
— Двоюродный.
— А-а, — протянула хозяйка и, схватив подойник, выбежала из хаты.
— Ты думаешь, она поверила? — спросил Петро, когда они вышли на улицу.
— Пусть. Я потом расскажу ей. Она добрая. Лишь бы молчала теперь. И чтоб дети не разносили по деревне… Это такое радио!
Они миновали крайние хаты, прошли мимо кладбища, где росли старые и понурые березы, и очутились в чистом поле, залитом светом молодого месяца. Ночь была тихая, душная, крепко пахло ржаной соломой и яблоками. Деревня стояла посреди поля, вблизи не было ни леса, ни речки, ни даже болот, если не считать небольшого грязного пруда на выгоне. Но хаты тонули в зелени садов.
