Петро вдруг застонал и позвал:
— Мама! — потом сказал что-то непонятное. — На Ягодном не проедем, нет! Пойдем!..
«Мама»… У Саши подступил комок к горлу, она и обрадовалась его голосу и ревниво хотела, чтоб он позвал ее.
Через минуту он открыл глаза, долго смотрел на нее, потом слабо усмехнулся и прошептал:
— Саша!.. — И тут же пожаловался, как жалуется ребенок матери: — Мне очень больно, Саша.
— Больно, Петя, больно, я знаю. — Она наклонилась и поцеловала его в горячие сухие губы.
Люба заглянула в палату и сказала:
— Ты покорми его, он ничего не ест. Может, у тебя станет…
Он действительно не отказался от еды, хотя ему было тяжело глотать. Когда она кормила, больные вдруг легли в свои кровати и зашептали:
— Идет. Идет…
— Ложись, хлопцы!
Саша поняла, кто идет, только тогда, когда увидела в дверях Басю Исааковну. Главврач делала обход. Она останавливалась у каждой кровати, слушала объяснения лечащего врача, спрашивала больного о самочувствии, давала указания. Дойдя до кровати Петра, она сурово спросила у Саши:
— А вы кто?
Саша смутилась и стояла, как провинившаяся ученица.
— Я? Я — фельдшер…
— В моей больнице я не знаю такого фельдшера. Вы кто больному?
— Я?.. Сестра, — она не понимала, почему не призналась, что жена, вероятно, побоялась, что не поверят или скажут что-нибудь обидное, оскорбительное.
— Кто пустил? — обратилась главврач к дежурному врачу.
Тот пожал плечами.
— Я пустила. Мы вместе учились, — с неестественной улыбкой сказала Люба.
— Разрешите мне остаться, — несмело, со слезами в голосе попросила Саша.
— Полчаса, — милостиво разрешила Бася Исааковна.
Саша со страхом наблюдала, как врачи осматривали Петра, как, отойдя, шептались, повторяя страшное слово «кризис», и она решила не оставлять мужа, что бы ни говорили, что бы ни делали.
Через полчаса Люба попросила Сашу оставить палату. Больные напали на Любу: разве она не видит, в каком состоянии близкий человек! Пусть сидит, никому она не мешает. Люба вышла и больше не возвращалась. Больные успокаивали Сашу, подбадривали, называя с ласковой иронией сестрой. Она не понимала, зачем ее успокаивают: она не плакала, не ломала рук в отчаянье, она просто сидела и не сводила взгляда с любимого лица; она не знала, что его боль, его страдания отражаются и на ее лице, а со стороны это было хорошо видно.
Под вечер в палату опять пришла Бася Исааковна.
— Вы еще здесь? — Казалось, главврач не удивилась, а очень испугалась, потому что почти простонала: — Боже мой, что происходит в моей больнице! — и раздраженно крикнула: — Любовь Андреевну и Зою Петровну ко мне! А вы, голубка, идите за мной.
