Обработка одного подопытного могла длиться от пары часов, до нескольких месяцев. Проигравших и победивших не было. Раньше не было. Но сейчас Хьюго почувствовал себя таковым. Что если все эти двадцать лет были долгой дорогой. Затянувшейся игрой. И после всех этих лет он не может понять, что им пытаются управлять.
– Марго, мы ведь с тобой друзья, скажи мне…
– Дружбы не существует, – оборвала его Марго. – Сказки для детей.
– Я остаюсь здесь.
– Уговаривать не буду. – Марго поднялась и расправила замявшуюся от сидения мантию.
– Не прощаемся. – Хьюго неохотно раскинул руки.
– Надеюсь, что нет. – Марго тоже осторожно подошла, и положила руки без нажима на плечи папе.
Это же не было похожим на объятия старых друзей детства, как при встрече в канализационном люке. Оба втянули животы, чтобы не касаться друг друга. Хьюго положил одну руку на напряженную спину и в ответ рука Марго коснулась его лопатки. Но только одна рука. Второй рукой она могла вонзить ему нож в спину или шприц в шею. Папа уткнулся в шею доктора, чтобы, если что, успеть вгрызться ей прямо в горло. Наконец Хейфиц разорвала объятия и легко поцеловала Хьюго в щеку.
– Береги себя.
– Ты тоже. – хрипло выдавил Хьюго и только когда дверь захлопнулась, он смог выдохнуть. Ему показалось что он не дышал и вовсе несколько минут.
Ему было страшно. Как в детстве, перед ямой для рабов. Он давно так не боялся. Не боялся, когда родители умерли от эпидемии, когда ехал под чужим именем во Францию, не боялся быть пойманным, когда травил соперников, не боялся быть застуканным с мальчиком из приюта, не боялся, когда довел тринадцатилетнюю наследницу короля до одного из самых страшных грехов. Не боялся забыть строчки с библии перед огромной толпой. А сейчас, вся его мощь и власть утекала сквозь пальцы. Он вновь стоял перед ямой и цеплялся руками за воздух, ожидая, когда отец толкнет его в спину.
Город опустел. Развеселые военные песни не доносились с площадей. Машины не гудели. Лошади не цокали. Пьяные гуляки, торгаши, зазывалы все ушли на войну или были в тюрьме. Все увеселительные мероприятия были запрещены, пока не придет первая весть с похода. Даже птицы улетели в святые земли и больше не засерали памятники и папский балкон.
Хьюго прятался от колючей тишины города за пластиковыми окнами. Индукционный обогреватель пощелкивал, заставляя Хьюго каждый раз поднимать голову и оглядывать кабинет.
– Имя лучше хорошего масла, и день смерти лучше дня его рождения. – повторял на разный манер Хьюго. – Нет, не то. – он переложил складной нож из одной руки в другую и принялся зачеркивать написанное.
