– А что нам тогда есть? Тут и так ровно на сосиски, даже овощей не хватит.
Я предложил дать Лизе еще денег, но та наотрез отказалась. Когда я подсунул деньги ей в карман джинс, она бросила их в сторону со словами «ты же дал мне денег, я ими и распоряжаюсь». Купюра не успела долететь до пола, как ее схватила Маша, держа подмышкой взбитые сливки. Почему она живет в нищете в Жулебино, пока ее семья шикует в центре? Почему ее бабушка-миллионерша, вышедшая недавно замуж за криминального авторитета, не помогает ей? Не знаю, а знать, на самом деле, очень хочет. Вспоминая прошлое, быстро пролетело и настоящее. В себя меня привели цыгане.
Я на московском автоматизме стрельнул одной сигарету. Она, цыганка-колобок, старая, с раскрытым беззубым ртом и гноящимися глазами, стала требовать большего. И денег, и руки, и посмотреть на нее внимательней. Увидев, как в нашу сторону ползут еще три такие, я перепрыгнул через забор и быстрым шагом зашагал в сторону вокзала, пытаясь не врезаться в хмурых приезжих с небритыми лицами и людей в черном. На вокзале воняло. Несколько бомжей скромно спрятались около часовни и источали настолько сильную вонь, что я мог увидеть, как темнеет воздух вокруг. Начальника вокзала на месте не оказалось, был лишь (на самом деле, к счастью) его заместитель Егор Олегович Радожник. Молодой, хорошо смотрелся в форме. К счастью, наша встреча не заняла много времени. Я показал ему документы касательно того, что поезд, который успели трижды обыскать полицейские, стоит и мерзнет, а должен уже как вчера быть в Китае, оформлен официально, и самое время отправить его в дальний путь. Как и положено ответственному лицу, Егор Олегович помялся, вместе со мной посмотрел поезд, проверил, он ли это, позвонил начальнику вокзала, по его поручению снова посмотрел поезд, проверил документы и заявил мне, что надо дождаться подписи документов, и только после этого поезд сможет отправиться. Я стал угрожать ему судом и другой юридической расправой, ведь, наверное, по правилам мне необходимо общаться с начальником станции, а он обязан присутствовать на вокзале, и никак отпуска и больничные от этой участи спасти не могут. Только тогда он понял, что гораздо разумнее поезд отпустить. На этом моя командировка официально закончилась. Мы пожали друг другу руки. Слабое, вялое. Мне неприятно было к нему прикасаться. Напоследок, не вслух, я пожелал ему попасть под рельсы. Я передал машинисту все необходимые документы.
