— Не нравится ему. Не любит...
— Интересно, грузовики-иностранцы, как правило, таких испытаний не выдерживают, разваливаются, — сказал Кузяев. — Летят у них крепления, летят рессоры, и, в общем, очень приятно смотреть, как наши скромные грузовики, не такие красивые, не такие яркие, дают фору пижонам-иностранцам. Увидите.
— Я легковых автомобилей не уважаю, — сказал Манучер, — целый день его крутишь — никакого впечатления. Я грузовик.
Мне пояснили, что испытателей легковых автомобилей называют легковиками, а те, кто испытывает грузовые, — те грузовики. Манучер — грузовик.
Принято считать, что в легковики на красивую жизнь идут люди перспективные. Молодые. Длинноногие любители галстуков и одеколонов. На легковых ездят институтские заочники или те, кто собирается пойти учиться. Сыны заводского начальства тоже идут в легковики, у легковиков душистая работа. Их любят девушки. То-сё, трали-вали, от и до.
— А у нас работа — грязь да тяжесть, — говорит Манучер. — К нам идут забубенные, которые эту работу ни на что не променяют. Мы ямщики.
— Ты патриот, — подтвердил Кузяев.
И чтоб я понял суровую душу настоящего грузовика, тогда же они решили познакомить меня с Федей Корольковым, которого Манучер считает самым своим перспективным учеником и гордится. Манучер у него наставник.
Федя оказался невысоким молодым парнем в стареньком шевиотовом пиджачке, на котором все пуговицы были разные и одна военная. Такие пришивают на шинели.
У Феди тяжелые руки и серьезное лицо, на нежной, почти девичьей щеке родинка. Феде двадцать пятый год, но он уже шофер-испытатель самого высокого, седьмого разряда. На полигоне его уважают с тех пор, как он вместе с опытным испытателем Пагиревым на двух грузовиках через тайгу и таежные хляби прошел без дорог до Владивостока. Всю трассу первым пришлось идти Феде, потому что пожилой Пагирев жалел машину. Много лет до того он был обычным шофером-эксплуатационником, автобус водил, бензовоз, таскал кирпичи, бочки, ящики, и многолетний шоферский опыт приучил его жалеть технику. Беречь ее. Холмик там или колдобинку объехать. На подъеме скорость переключить. Да и как иначе! Для эксплуатационника это важно. Шел же Платон Андреевич Кузяев рядом со своим возом. Шлеп-шлеп валенками. Сколько верст отмахал, а на воз не сядет, бережет лошадь. Тут тот же подход.
Но перед шофером-испытателем другие задачи. Манучер говорит, что испытателям жалеть автомобиль нельзя. Он сплевывает на сторону. «Дрожанье рук...» Когда же требуется превосходная степень, он добавляет: «Дрожанье рук, дрожанье ног...» Это уже вроде как бы с похмелья человек или с большой радости. На полную катушку Манучер выдает в исключительных случаях: «Дрожанье рук, дрожанье ног, судьбы дрожанье!» Это он стихи однажды услышал, всех слов не запомнил, но ритм потряс его шоферскую душу. «Дрожанье рук, дрожанье ног, судьбы дрожанье...» Тут ему увиделся большой смысл. А вообще-то к стихам он не очень. Он любит полонез Огинского, брат Аман играет на аккордеоне, и нравится ему, как Валя Леонтьева ведет телевизионную передачу «От всей души». Несколько раз Манучер плакал. Честное слово. «Судьбы дрожанье», — заключает он.
