, с. 90). В этом же контексте следует рассматривать обряд окропления знамени, заключавшийся в том, что бунчук смазывали жиром (
Рашид-ад-дин. Т. I. Кн. 2. С. 40). Красочное описание кормления знамени принадлежит перу Бабура, основателя империи Великих Моголов
[149]. В этой церемонии хан и все присутствующие трижды брызгали кумысом в сторону бунчуков. Кормление знамени выступает как жертвоприношение духу — покровителю войска, воплощенному в знамени. В основе всех этих обрядов лежит представление о кормлении духов, с целью заручиться их покровительством.
Наблюдение брата Вильгельма о связи между гневом Неба и мытьем одежд позволяет дать объяснение и следующему, остававшемуся неясным, обычаю древних тюрков. Когда Ибн Фадлан вручил почетные одежды вождю кочевников, тот «снял парчевую одежду, бывшую на нем, чтобы надеть упомянутые нами почетные подарки. И я увидел, — пишет Ибн Фадлан, — бывшую под ней куртку, — она распалась [лохмотьями] от грязи, так как правила их [таковы], что никто не снимает прилегающую к телу одежду, пока она не рассыплется на куски» (Ахмед ибн Фадлан, с. 129). Согласно китайским авторам, такое же отношение к одежде наблюдалось и у чжурчжэней: «Все носят одежду из толстой шерсти. Входя в дом, чжурчжэни не снимают своей одежды, и носят ее до тех пор, пока она постепенно не обветшает и не начнет сваливаться» (Сюй Мэн-синь, с. 273). У монголов подобный обычай зафиксировал Чжао Хун: «Они не снимают и не стирают одежду до тех пор, пока [она] не износится» (Мэн-да бэй-лу, с. 75). Согласно сведениям ал-Макризи у монголов подобная практика регулировалась одним из положений Ясы Чингис-хана: «Он запретил мыть их платье в продолжение ношения, пока совсем не износится»[150].
Описание следующей ситуации вносит ясность в наши построения и позволяет завершить тему запретов. Даосский монах Чань-Чунь в беседе с Чингис-ханом говорил ему, что слышал, будто подданные его летом не моются в реках, не моют платья, боясь вызвать грозу. Любопытно, что и в этой ситуации Чингис-хан задает мудрецу вопрос о громе. «Хан спросил учителя о громе. Он отвечал: "Горный дикарь слышал, что подданные твои, летом, не моются в реках, не моют платья, не делают войлоков и запрещают собирать на полях грибы; — все для того, что боятся небесного гнева; но это не составляет уважения к небу"» (Си ю цзи, с. 333). Чань-Чунь отметил поразительное (с точки зрения китайца) несоответствие между высокой идеей о регулирующей роли Неба и весьма странными бытовыми запретами, поставленными в связь с этой идеей. Кажется очевидным, что даосский мудрец и монгольский император обсуждали не народные мифы, а некие весьма значимые предписания, о соблюдении которых Чань-Чуня, скорее всего, предупредили, также, как и францисканцев. Продолжим примеры.
