. Обычно структурообразующей частью ритуальной трапезы считается туша животного, чаще всего барана, коня, оленя. При раздаче мяса осуществляется акт, выявляющий иерархию: каждый из участников пира получает определенный кусок, соответствующий его месту в «табели о рангах». В ходе пира сотрапезники, получив свою долю, отрезают от нее кусочки мяса и вкладывают в рот одного или нескольких присутствующих, не допущенных к основной трапезе в силу их более низкого статуса. Возможно, этот момент пира выявляет суть понятия «белая кость», обозначающего политическую элиту у кочевников: в ходе ритуала белая кость жертвы, являясь значимым символом, остается у обладателя части туши. Структурным элементом ритуала является не мясо, а кости, к которым оно крепится. Обладатели костей образуют «скелет» общества. Раздавая куски мяса жертвенного животного, обладатели костей делятся своей долей общей родовой силы (тюрк.
суур), сопричастностью к власти, «скелету» государства, создавая таким образом его ткань. Южнокитайский дипломат Сюй Тин пишет об Угедей-хане: «Что касается таких важных дел, как походы, война и другие, то [они] решаются только самим татарским правителем. Однако он еще обдумывает их вместе со своей родней. Китайцы и другце люди не участвуют [в этих обсуждениях]. Правитель обычно называет татар "своей костью"» (
Хэй-да ши-люе, с. 142).
§ 6.10. Запреты, связанные с огнем — наиболее исследованная сфера сакральных представлений[191]. Однако этнографические материалы XVIII–XX вв. не позволяют оценить истинную роль культа огня в картине мира средневековых кочевников, поскольку в традиционной культуре Нового времени утрачены представления о связи между «земным» и «небесным» огнем. К тому же имперская культура насыщала древние символы особой энергией, переводя их в имперский масштаб и придавая им гипертрофированный характер.
В заключение упомянем некоторые современные поверья, бытующие у монголов, по характеру совпадающие с тем, что сообщают францисканцы, и столь же трудно объяснимые: «В бабки (шагай) играют только осенью и зимой. Эта игра вызывает дождь, гром и молнию, поэтому летом и весной опасна»[192]. Согласно Рашид-ад-дину, основные запреты также приходились на весну и лето.
В современной традиционной монгольской культуре существует система запретов, охраняющая «счастье-благодать» (монг. буян-хишиг, буян-хутаг, хишиг-хутаг). Каждый из этих терминов, (употребленный в ед. числе), обозначал счастье в понимании кочевника-монгола: хорошая погода (без бурь, ураганов, гололеда), хороший приплод скота, много здоровых детей. Парный термин приобретал оттенок не столько земного счастья, сколько благодати, предопределенной Небом. Многие из названных францисканцами запретов встречаются по сей день в повседневном быту монголов. Они образуют прочный барьер, охраняющий «счастье-благодать» от намеренных или случайных на него посягательств. Основная их часть так или иначе связана с юртой, семьей и имуществом кочевника, т. е. средой, в которой он живет. Вот лишь некоторые из них: нельзя лить воду в очаг, плевать в него, перешагивать через огонь, сидеть вытянув ноги в сторону очага — это может оскорбить «хозяйку» домашнего очага и она перестанет оберегать благополучие семьи. Нельзя пролить молоко и наступить на него — «белая» пища священна. Нельзя выплескивать остатки чая, выбрасывать необглоданную кость, отдавать что-либо левой рукой — достаток может уйти из семьи. Нельзя мочиться в юрте, ругаться в присутствии старших, сидеть на пороге — это оскорбляет духов предков семьи и рода. Живы и запреты, связанные с конем и конским снаряжением (нельзя бить коня уздой, нельзя перешагивать через узду, нельзя опираться на плеть, нельзя входить с плетью в юрту и др.), хотя объяснить их значение сегодня практически невозможно
