Мне доложили, что в казармы наконец прибыл и командир бригады, полковник Кузьмин-Караваев. Убедившись, что Ганцзалин вне опасности, я вышел представиться командиру.
* * *
Полковник оказался крепким мужчиной с коротко стриженной бородой и с ясным проницательным взглядом.
– Бог знает, что у вас тут делается, господин полковник, – я не удержался и все-таки нарушил субординацию. – На целый лазарет ни одного нормального лекарства. Интересно, Насер ад-Дин шах знает о том, что у него творится в армии?
Полковник проигнорировал мою невежливость, лишь нахмурился.
– А что, собственно, произошло, ротмистр?
Я вкратце пересказал ему случившееся. Как ни странно, полковник только хмуро кивал. Неужели он знал о злоупотреблениях, но не собирался их пресекать? Этого, по понятным причинам, спрашивать я не стал. В конце концов, я не армейский инспектор, и бригада – лишь прикрытие для моей миссии. Пусть хоть перебьют друг друга, если им так нравится, лишь бы меня это не касалось.
– Мне очень жаль, что знакомство наше состоялось при таких печальных обстоятельствах, – заметил между тем полковник. – Тем не менее я уверен, что мы обретем в вашем лице доброго товарища. Вы где служили?
– Лейб-гвардии Первый стрелковый Его Величества батальон.
Место службы мне подобрали такое, чтобы оно не пересекалось ни с одним из русских офицеров, которые к тому моменту были в Персии. Никому не нужно было знать, что на самом деле я не офицер, а штатский.
Полковник поднял брови.
– Однако! Из лейб-гвардии перевестись в Персию? Это надо было постараться, господин ротмистр.
– Личные обстоятельства – сказал я сухо.
Обстоятельства действительно должны были быть не только личные, но и очень серьезные. Из лейб-гвардии офицера угнали к черту на рога – что же он натворить-то мог, люди добрые? – явственно читалось в глазах полковника.
– Ну что ж, в молодости мы все делали ошибки… – Караваев поглядывал понимающе, и это, признаюсь, несколько раздражало меня. Мой официальный курри́кулюм ви́тэ[5] был безупречен, и подловить меня на фактах было невозможно. Тем не менее проверка всегда неприятна – даже для самого выдержанного человека.
– А денщик ваш – китаец?
– Из эмигрантов. Зовут Ганцзалин, или для простоты – Газолин.
– Русским владеет хорошо?
– Изрядно, господин полковник. Романов писать, конечно, не станет, но объясниться может вполне сносно.
Караваев помолчал, видимо, о чем-то размышляя. Потом поморщился, словно уксусу в рот взял. Заговорил медленно, раздумчиво.
