Откладывать неизбежное можно сколько угодно, но это не избавит от самой неизбежности. Оставаться в стороне, потворствуя мелочному желанию оградить себя от плохих чувств, не имело смысла с самого начала.
Ромуальда чувствовала всё, ведь между ней и Альгридом была мистическая связь, о которой в общих чертах знают едва ли не все, но истинно знают только близнецы. Тем не менее, она активно пыталась разрушить эту связь. Ей казалось, что брат вредит ей, словно паразит, но она не понимала, как он это делает. Ей хотелось решительно покончить с тем, что связывало их сильнее, чем должно. С её позволения, процесс сепарации самопроизвольно развивался в её сознании, но требуемый результат был недостижим. Для этого мало было одного ума. Без дозволения сердца невозможно влиять на то, что родилось вместе с человеком и для чего-то осталось при нём.
Направляясь к брату, Ромуальда рассчитывала увидеть его таким, каким он запомнился ей с момента их последней встречи. Она позволила себе в последний раз довериться позитивным ожиданиям, поскольку моральные силы, требуемые для встречи с неутешительной действительностью, всё ещё были для неё в дефиците. Соблюдая укоренившееся правило жизни «ничего не делать, но надеяться», Ромуальда саботировала любое положение дел и в лучшем случае получала ничто. Относительно Альгрида, она с радостью приняла бы даже ничто.
Игнорируя звонки брата и большую часть сообщений Лолиты, она не узнала, что Альгрид пережил два критических кровотечения и дважды чудом остался жив. Она не видела тех внешних перемен, которые окончательно обезобразили его внешность, не услышала, как исказилась его речь. Её не было рядом, когда родной человек переживал самое страшное унижение в своей жизни. На его глазах умирала его же сила. До этого, умерла его красота. Он слышал, как умирал его дивный голос. Для самого себя, он превратился в мерзкого монстра, ненавистного, и, как назло, живучего.
Лолита была единственной свидетельницей этих перемен. Прекрасно понимая, какой ужас настигнет Ромуальду, она пыталась предупредить подругу, но та ворвалась в их дом, словно хищная птица, наспех поздоровавшись и даже не посмотрев в её сторону.
Облачившись в плюшевое одеяло, Альгрид танцевал перед зеркалом под любимую песню о Венере в мехах. Одной рукой он прикрывал правую челюсть, а в другой держал ведёрко из-под пломбира. Туда он сплёвывал слизь, которая постоянно скапливалась у него во рту и стекала по подбородку, когда он пытался заговорить.
