Уст газельих нежная прохлада
С жаркими упреками слилась.
Знаю — моего страшится взгляда
Ледяной души немая власть, —
Я вздохнул, но дева — вот досада! —
Не велит мне поцелуй украсть!
В ней жеманство робкой антилопы,
Гибок стан ее, как ветвь весной, —
В три ручья мои струились слезы,
Страсть моя сплела ее со мной.
Ты, наверно, райское творенье,
Послано к нам волей божества, —
Вечных истин олицетворенье,
А не лик земного существа, —
Но любви заветные стремленья
Умерщвляет подлая молва!
И любовь дала приказ мне странный:
Муками очистить пыл такой, —
Вздуй огонь — и над жаровней страсти
Фимиама запах колдовской!
Ты красу свела с вершины горной,
Я, сквозь слезы, диво лицезрел, —
И своей любовью непритворной
Охватил я весь земной предел, —
Ты послушай, что твой раб покорный
Соглядатаям докучным спел:
«Подлый соглядатай и завистник,
Злые подозренья успокой!
Госпожа, давай любить друг друга,
Чтоб не зря ярился евнух твой!»
О горе, как будто горящие угли
в сердце моем шипят,
Их жар охлаждает и освежает
ее цветущую плоть.
«Какой ты веры?» — спросил меня
этой жеманницы взгляд,
Но растворились в любви моей
к ней и вера моя и Господь!
Как мусульманин — Господу, —
ей я сердце предам,
Но огнепоклонники — очи
льнут к ее огневым глазам!
Есть дивный камень лазурит;
он с небом схож лазурным цветом,
Его и описать нельзя.
Хвала и слава в камне этом!
Все мнится, будто бы на нем,
насытясь счастьем лицезренья,
Живая синь очей твоих
растаяла от восхищенья!
У газели очи смотрят жаляще,
кружит голову их юный хмель, —
В состязанье с солнцем на ристалище
победила б юная газель.
Ветвь к себе прижала в свежей гибкости,
обернула шелестом венка,
Медленно вдохнула в томной зыбкости
аромат вечернего цветка.
Сердцу мнишься ты геенной огненной,
райским садом — взор пленила мой,
И твою — на щечке милой — родинку
не спешу сравнить с кромешной тьмой.
Я сравню ее с звездой спокойною,
что сияла словно лунный лик,
И потом, упав на солнце знойное,
загорелась — и исчезла вмиг!
Ты, сестра луны, спроси во тьме
у нее — зачем я сна лишен:
Жаловаться вовсе не хочу,
я теперь слезами опьянен.
Знают звезды, да и род людской,
что со мной случилось и стряслось:
Вновь благоухание твое
до меня блаженно донеслось.
Мнится мне: вино хмельное пью
