Она вошла в пленительный тайник;
И стрелы яда с тетивы страданья
Она пускает — яд мне в грудь проник!
И пусть она была несправедливой,
И пусть она мне душу извела, —
В ней первый сон моей души счастливой,
А ведь в любви к ней нет греха и зла.
Ее каприз исполню прихотливый, —
Пусть повелит — велению хвала!
В желанном взоре — суд и наказанья
Для сильных и для слабых — для любых.
И не ее вина за все терзанья,
Добром плати за тьму поступков злых!
Ах, всякий раз, как дует ветер южный,
Я ощущаю вновь былую страсть!
Ах, отчего в душе любви недужной
Прошедших мук так неизбывна власть?
Ах, почему — как веет ветер южный,
Душа страшится от тоски пропасть?
Меж ребер вновь живых огней метанье,
Вновь пламя пляшет на ветвях сухих, —
Пусть хворост моего существованья,
Навеки отпылав, угаснет в них!
Свежий луг, и вино, и газель молодая:
Так, цветы и лобзанья весною срывая,
Пей до дна!
Виночерпий, знай — чары газели жестоки!
Отразились желанные губы и щеки
В кубке, полном вина.
Пузырьки в этом кубке ровней ожерелья,
А в прозрачном вине золотого похмелья
Свет стеклянной звезды.
Битву страсти вздымаю я на ноги разом,
За вино виночерпию продал свой разум
И томлюсь от бессонной беды.
В кубке том отражается облик подруги,
Чародейством очей исцелившей недуги,
Всех сильней мой блаженный недуг!
Я дивлюсь: твое сердце, как холод и камень,
Но вошло в мою грудь, как погибельный пламень,
Золотое тепло твоих рук.
Ты скупишься, щадишь-бережешь свое злато.
Так порою скупец, что живет небогато,
Обладает богатством большим.
Я тобой, как заветным желаньем, обманут,
И мечты мои в сердце желтеют и вянут;
Так желать иль терпеть? Как решим?
Я все слезы потратил, все речи растратил, —
Что же делать мне с сердцем моим?!
Очарованный очами милой,
Всю бы жизнь их тешился игрой:
Взглянут на меня, и весь я — рана,
А они — как стрел коварных рой!
Ты брани меня, ругатель гневный,
Все равно — упреков не приму.
Полюбил я лик ее напевный,
Милых губ румяную кайму;
Ах, газель, с тобой, степной царевной,
Должен я расстаться почему?
О газель, пускай твоим приютом
Станет сердца моего покой, —
Жизнью ублажу тебя и кровью,
Чужестранку в толчее людской!
Ярки губы, очи смотрят мило,
Жизнь иль смерть в их ласковом лесу!
Но вода смущенья напоила
Этих щек румяную красу,
Страсть моя цветы в саду взрастила, —
Их я — лишь в мечтах — домой несу!
Взор ее исполнен томной неги, —
От него не сплю во тьме ночной;
Бедра тяжелы, но эта тяжесть
В небеса взметнула разум мой!
