Все закончилось так же внезапно, как и началось.
Сначала, захваченная жестокой неумолимой силой, исчезла Ксения. Савелий не сразу понял, что произошло, и несколько часов бродил по комнатам своей квартиры в тоскливом оцепенении, мысленно окликая ее по имени. Потом, незваные, пришли родители сестер и расположившись на диванчике, по обе стороны от молчаливого Савелия, долго и обстоятельно рассказывали ему о том, какой он негодный и подлый человек. Потом, словно из старого сна, пришла сама Юлия и тоже рассказала о том, какой он негодный и подлый человек и как ему теперь будет трудно вернуть ее расположение. Наконец из-за оконной портьеры выглянуло солнце и, с презрением глядя ему в глаза, проговорило: "Дурак ты, Савелий, и подлец".
Сокрушенный этой очевидной, но совершенно непереносимой истиной, Савелий повалился на диван и долго лежал на нем, не шевелясь. Тревожно, с пружинной дрожью стучал будильник. На соседней стене цвел пестрый обойный рисунок: вились и льнули друг к дружке глазастые ромашки, крохи-незабудки. Сквозь выкатившуюся слезу Савелий наблюдал их влажное сиянье, их зыбкое превращение в изобильный, но отчего-то бесконечно грустный ландшафт. Будильник зачастил и пошел с одышкой. Цветная морось обоев образовала новый рисунок: ту самую трогательную картину семейного рая, где он, бок о бок с обожаемой супругой (лицо неразборчиво), окруженный голубоглазыми погодками, восседает под софитами жизненного блаженства. Минуту эта картина цвела и дышала красками, но вот уже, словно пропитавшись лихорадкой будильника, начала пульсировать, прямо у него на глазах дала несколько трещин, словно кто-то надавил на нее с обратной стороны коленом, и вдруг взорвалась вместе с ужасным треском тысяч механических колокольчиков, вместе с горловой судорогой его крика, и время (а это было оно - яростное и напористое время Савельевой жизни) хлынуло в щели, точно кипяток!
"Катастрофа! - Савелий вскочил на ноги, затравленно озираясь: Катастрофа!"
Три минуты (в основном он прыгал на одной ноге, целясь в узкую брючину) ему понадобилось, чтобы облачиться в свой лучший костюм, еще две минуты на то, чтобы, сбегая по лестнице с четвертого этажа, уравновесить в срединном положении синий язык галстука, еще несколько никем не подсчитанных минут ушло на то, чтобы одолеть два квартала, отделявших Савелия от дома сестер. Все это время Юлия неотступно пребывала рядом; она то появлялась в бликах витрин и, глядя на Савелия, укоризненно качала головой, то залезала откуда-то сбоку, вместе с обгоняющим Савелия автобусом, и долго плавала перед глазами, делая странные знаки, то рождалась из сизого облачка над головой, и Савелий вынужден был прикрывать глаза козырьком ладони, чтобы не видеть, как она разрастается на все небо. Весь поглощенный своими переживаниями, Савелий не заметил, как переступил порог заветной квартиры и оказался лицом к лицу с пожилой крупной дамой - матерью сестер.
