В панике Савелий еще раз попытался спастись, но тут случилось совсем уже немыслимое. Не отмеченная ни в одной метеорологической сводке, нежнейшая и сладчайшая молния прошла сквозь него от макушки до пяточных шпор, и душа, вдруг освободившись, сделала широкий вольный мах золотыми крыльями!..
- Ксения! - в отчаяньи прошептал Савелий, не помня себя, но понимая, что погибает. - Ксения! - и крепче ухватился за послед-нее, что ему осталось в этом воспламенившемся мире...
Хрустнуло несколько мелких косточек, придушенно мяукнула Ксюша, не ожидавшая ничего подобного. Она уже хотела начать царапаться, но в последний момент, угадав, что происходит с Савелием, передумала, а спустя мгновение, захваченная мальчишеским трепетом его поцелуя, вдруг с изумлением почувствовала, как все быстрее и быстрее вовлекается вслед за ним в водоворот его порывистой нежности, погружается на самое дно восхитительного любовного обморока...
Их поцелуй продлился весь вечер и всю ночь: знойный цокот кузнечиков сменился тихой лунной истомой и еще раз сменился многоголосьем рассветных птиц, а громкие возгласы Ксюши плавно перешли в смирное и согласное бормотанье. Продлился он и весь следующий день: бессонных любовников, самозабвенно предающихся друг другу, можно было застать на скамейке у фонтана, в сумрачном тупичке, между двумя водосточными трубами, в тесной кабинке лифта, исписанной гвоздями и губной помадой. С изнуренными, но сияющими лицами, не помня ни времени, ни места, они, словно две сомнамбулы, вновь и вновь находили друг дружку в никчемных сумерках мира, вновь и вновь отдавались этой упоительной радости узнавания. Время от времени малое пространство их любви нарушали другие существа: большой грязный пес, садившийся прямо за решеткой скамейки и с философической грустью наблюдавший их вдохновенную возню, трехлетний малыш, весь в цветочках и ямочках, вытаскивавший мячик из-за чугунной урны, знакомая, очень знакомая женщина - но, уже пораженные той близорукостью, что так часто развивается у начинающих любовников, они не узнавали ее и не слишком обращали внимание на всех остальных.
Их поцелуй продлился и дальше. Время, вышитое головокружительным узором их страсти, утратило привычную размеренность и привычные координаты, и Савелий, глядящий на окружающий мир сквозь темный ливень Ксюшиных волос, со странным удо-вольствием замечал, как тихий вечер, без всякого намека на сумерки, вдруг сменялся полуденным зноем, а утро, балансируя на нежно-алых пуантах рассвета в ожидании дня, вдруг совершало обманное движение, и на сцене оказывался его заспанный близнец; и вновь занималась заря, и вновь нежное дитя, лучик за лучиком, поднималось на носочки. Неожиданно, черно-лиловой сладострастной кошкой проскакивала ночь.
