После молчания он сказал мне, глядя в глаза, уговаривая, точно ребенка:
— Вы мне разрешите сейчас сесть за рычаги вашего крана?
— Нет…
— Тогда и мне не портите работу своей самодеятельностью! — жестковато уже договорил он; усмехнулся, добавил: — А заодно и сами постарайтесь не умереть, как Прохоров.
— Уговорили, Виктор Трофимыч!.. — но улыбнуться я не смог.
Когда мы с Кузьминым выходили из женского кубрика, от дверей его запоздало отскочила Санька. В коридоре были и остальные, никто не спал.
— Еда готова? — спросил я у тети Нюры.
Она будто не слышала моих слов, испуганно глядела на Кузьмина.
— Готова-готова, — поспешно ответил Енин.
— Может, и вы с нами?.. — нерешительно спросил Кузьмина Миша.
Виктор Трофимыч растерянно обернулся ко мне.
— Я только что продукты получила, — сказала тетя Нюра.
— Придется уж вам пообедать с нами. Вместо Игната.
— Спасибо.
Кузьмин первым, а я — за ним поднялись по трапу на берег. Кузьмин сказал, оглядывая трап:
— Даже и я бы с него не сорвался…
Как ни странно, но обе растяжки были завязаны нашим обычным морским узлом.
— Опытные люди! — по-прежнему жестковато проговорил Кузьмин, сразу все поняв.
Кран работал.
Я увидел глаза Кати. И понял, что сделаю все, только бы никогда она больше не посмотрела на меня такими глазами!
На причалах химкомбината, расположенных в нескольких километрах друг от друга, работало четыре наших крана, по одному на каждом причале. Возглавляла нашу крановую группу молодой инженер Алла Викторовна Рабацкая. Ей было двадцать три года, она только этой весной окончила Ленинградский институт водного транспорта, была направлена на работу в наш порт.
Не помню уже, на каком из кранов она была, когда случилось несчастье с Игнатом, кто сообщил ей об этом. Для связи между кранами из порта спустился четырехместный пятидесятисильный катер. Вот на нем Алла Викторовна и прибыла к нам на кран примерно через час после ухода следователя Кузьмина.
— Садитесь, пожалуйста, Алла Викторовна, — сказал я и подвинул ей табуретку; на соседней койке спал каменным сном Смоликов, уютно похрапывая.
— Спасибо, — вежливо и тихо ответила она, послушно уселась на табуретку, еще руки положила на колени, как школьница.
— Я жду, Колосов!
На ней был рабочий комбинезон, шапка-ушанка. Маленькое и худенькое лицо Аллы Викторовны было бледным, встревоженным. Кривились по-девичьи пухлые губы, жалостливо подрагивал остренький подбородок, напряглись ноздри тоненького носа, только неожиданные на ее лице большие, зеленовато-серые и лучистые глаза в мохнатых ресницах по-всегдашнему светились доброй теплотой, которую не могли затушить ни смущение, ни отчаянная строгость. Я поспешно загасил сигарету, разогнал рукой дым.
