Но надежда, святая надежда, на которой весь мир держится, еще поддерживала и в нас силы и мужество. И ей способствовала неизвестность — отсутствие сведений о других революционных округах и пунктах, которое мы толковали в желательном для себя смысле. Пусть у нас плохо, ну а Велико-Тырново с его многочисленной кавалерией? А гайдуцкий Сливен и его бойцы, опоясанные широкими кушаками, уже с марта наводнившие леса? А Враца? А «Кровавые письма» ее главного апостола С. Заимова, который оповестил всех, что его округу не терпится начать восстание?.. Бывало, перебираешь все это в уме, и гибель Петрича и Клисуры представляется тебе не более важной, чем разрушение какого-нибудь муравейника. Кроме того, мы имели глупость воображать, будто после первого же удачного сражения с неприятелем добудем немало хорошего оружия. Далматинцы, основываясь на наших же сведениях, вселяли в нас надежду на победу. Итак, мы сами себя обманывали.
—
Двадцать девятого вечером все замерли на месте, когда дозорные доложили, что к Капуджику / Трояновым воротам/ приблизились турецкие войска с артиллерией. В повстанческом лагере поднялся переполох, молоты в «арсенале» перестали стучать, все взоры обратились к горным вершинам, окружающим Капуджик. Мы тотчас же стали взбираться на возвышенность, с которой он был виден, и собственными глазами убедились, что дозорные не ошиблись. Замеченные ими войска оказались пехотной частью, численностью не больше батальона: но с нею пришло много башибузуков и черкесов. Неприятель расположился на месте, представлявшем собой естественное укрепление: кроме того, большая толпа болгар и все солдаты рыли окопы. Вокруг лагеря были расставлены караулы, двойные караулы были выставлены со стороны, обращенной к Еледжику. В бинокль были видны две пушки: они стояли в главном лагере, поблескивая на солнце. Мы хорошо видели противника, но и он видел нас.
Ясно, что этот отряд явился затем, чтобы взять приступом Еледжик. Нам же с нашими испорченными ружьями нечего было и думать о нападении на турецкий лагерь.
—
В это время прибыли другие курьеры из Петрича и Белова с письмами к воеводе, в которых сообщалось, что оба эти селения горят, башибузукам несть числа и тому подобное, а значит наш отряд должен прибыть туда как можно скорее. Нетрудно себе представить, какое потрясающее впечатление произвели эти печальные вести на воеводу, его штаб и всех повстанцев. Как это всегда бывает после неудачи, святая надежда и мужество, порожденные недолговечным воодушевлением народа, мало-помалу уступили место мрачному отчаянию, горьким сожалениям и неповиновению.
