Вот в какую атмосферу попал юный Фадеев. А плюс ко всему книги. Много книг. Целая библиотека. Поначалу «диковатому», скрытному таежному мальчишке именно книги из этой библиотеки пришли на выручку, стали надежными друзьями. «Эти никогда не оскорбят, не обидят и с ними ничего не страшно». Так, наверное, он мог думать тогда, потому что щупленького «зверька» из тайги «городские» ребята вначале не приняли, не играли с ним, обижали, о чем каким-то образом узнала мать, Антонина Владимировна. Встревожилась. Но скоро все пошло на лад. Добрый сын решил успокоить мать. Стараясь изо всех сил, «создал» красочный рисунок, изображающий пасхальный стол (письмо отправлялось на пасху), а на оборотной стороне написал: «Дорогая мама, прости, что я тебе долго не писал. Я посылаю эту открытку тебе, чтобы ты посмотрела, как я уже умею рисовать. Городские стали со мной мириться, и мне приходится лучше. Как поживают ты, Боря и Володя? Нас распустят, должно быть, 13 мая. До свидания. Целую тебя крепко. Саша».
Пораженный миром книжных приключений, Саша сочинил и свою первую «индейскую» повесть «Апачи и кумачи», страшно обрадовав этим свою старшую сестру Таню и ее подруг. Девочки читали повествование и были от него в восторге. Похвалы вскружили голову десятилетнему «вундеркинду». Вскоре он дебютировал и как поэт, сочинив шуточную поэму о каком-то трусливом Ильюше. Как нередко бывает, полный текст «произведения» исчез, а сохранился, даже дожив до серьезного фадеевского архива, лишь отрывок. Вот он:
Ильюша спать лег очень рано
И потому заснуть не мог,
Вдруг видит: лезет из кармана
Какой-то маленький урод.
Ильюша очень испугался,
Уродов он терпеть не мог,
И потому он растерялся
И побежал во двор, как мог.
Урод за ним, о боже, боже!
Урод ведь слопать может тоже.
Илья бежит, разинув рот,
За ним несется вскачь урод…
Однако за чтением — жадным, запоем — настоящих книг юное дарование вскоре поостыло к собственному сочинительству. Вполне возможно, что даже в малые лета, будучи серьезным человеком, Саша устыдился своих опытов. Но мечта о творчестве, глубоко упрятанная, скрытая, как чудесная тайна, теперь уже жила в нем и тревожила его неотступно.
Одновременно все больше и больше им стала овладевать другая страсть, которую пока обозначим вольными, романтическими словами — борьба за свободу. Опять же в том «повинны» Сибирцевы.
…Бунтарский дух в семье Сибирцевых обосновался надолго, прочно. «Когда был убит Столыпин, — писал Фадеев, — состоялась в гимназии панихида. Когда поют «Вечная память», полагается всем падать на колени. Игорь, который находился в младшем классе, рассказывал: «…пели вечную память, мы встали на колени, но увидели волнение, замешательство. Я невольно повернулся и увидел четырех гимназистов из старшего класса, которые стояли как дубы, и с ужасом узнал среди них своего брата.
