быть. Но его слушатели имели не такое богатое воображение, как он, зато уши — достаточно чуткие. Его «оригинальный» менуэт имел особый успех! На следующий день вся Лозанна покатывалась от хохота.
После столь «блистательного» концерта ученики, естественно, не торопились выстраиваться к нему в очередь. Но Жан-Жак быстро утешился. Время от времени он отправлял письма мадемуазель Галле и мадемуазель де Граффенрид или бродил по городу: он был счастлив уже тем, что видел улицы, по которым когда-то ходила Матушка. В августе или сентябре он добрался до Верве — он вспомнит его пейзажи, когда будет писать «Новую Элоизу». Затем, в ноябре 1730 года, он прибыл в Нешатель. Преподавая музыку ученикам, которые понимали в ней еще меньше, чем он, Жан-Жак все-таки кое-чему научился и опять нашел себе учениц. Однако он был всё так же одинок и по воскресеньям гулял за городом, «вечно мечтая и вздыхая».
Однажды, в начале апреля 1731 года, в одном кабачке в Бодри, что километрах в пятнадцати от Нешателя, Жан-Жак заметил любопытного персонажа, щеголявшего в фиолетовой робе и меховом чепце и украшенного огромной бородой. Он с трудом пытался что-то сказать на каком-то ломаном языке. В конце концов они заговорили на итальянском и понравились друг другу. Путешественник представился: отец Атанасиус Паулус, греческий прелат и архимандрит ордена Святых Петра и Павла в Иерусалиме. Это был один из тех прохвостов, которые умеют внушить к себе доверие. Предложение он сделал заманчивое: почему бы Жан-Жаку не сопровождать его в качестве секретаря и переводчика в сборе пожертвований на восстановление Гроба Господня?
Соблазненный Жан-Жак предоставил своим ученицам самим изучать сольфеджио и отправился вслед за монахом. Поначалу всё шло неплохо. Так, во Фрибурге сенат внес свою малую лепту; в Берне, благодаря рвению секретаря, тоже были неплохие сборы.
Гораздо хуже пошли дела в Солере, когда «архимандрит» обратился за благотворительным взносом к французскому послу. Увы, господин де Бонак ранее был послом при Святом престоле и хорошо знал, как обстоят дела с Гробом Господним на самом деле. Ему не понадобилось и четверти часа, чтобы выставить обманщика вон. Секретарю оставалось только одно: броситься к ногам господина де Бона-ка, объявить себя жертвой так называемого «святого человека» и опять рассказать свою «жалобную историю». Жан-Жак сумел растрогать своей горькой судьбой супругу посла и отблагодарил ее, сочинив в ее честь фрагмент кантаты. Это произвело сильное впечатление: секретарь посла, устраивая его в комнате, где когда-то провел ночь поэт-изгнанник Жан-Батист Руссо
