Но основное мое состояние все то время, что я училась в этой казенной гимназии Мариинского ведомства, было состояние чрезвычайной скуки и апатии. Как только я входила в здание гимназии, чистое, серое, скучное, меня охватывали необычайная скука и апатия. Мне не хотелось ни бегать, ни думать — точно я принимала какой-то снотворный порошок и никак не могла стряхнуть с себя сонное состояние.
Учителя тоже не способствовали развитию в нас энтузиазма. Правда, бывали исключения. С благодарностью вспоминаю учительницу географии 3. П. Павлову-Сильванскую. Она так увлекательно и живо рассказывала, что картины степной полосы — степь в цвету — до сих пор так и стоят перед моими глазами. Она же приучила нас к чтению литературы по курсу — мы читали много и на уроке докладывали о прочитанном. Она страдала астмой и при рассказе слегка задыхалась. Но нам и это казалось увлекательным. Позднее мы подружились с ней по-настоящему. К сожалению, она рано умерла.
Из других учителей вспоминаю Елпатьевского — учителя истории, которого мы называли «Рыжебородый Тор». Он же был инспектором нашей гимназии. Относился к нам с полным презрением. Сидел всегда боком к классу. Когда отвечавшая ученица, бодро отрапортовывая урок, вдруг останавливалась, он говорил, обращаясь к кому-нибудь из класса: «Такая-то, дайте ей нить Ариадны». Это означало, что надо было прочесть по учебнику забытую ею фразу, после чего она, действительно, барабанила дальше заученное ею наизусть. Новый материал он никогда не разъяснял классу, а просто говорил: «Ну, читайте дальше». Вызванная ученица читала по учебнику дальше. Он же расцвечивал прочитанное, изредка вставляя анекдоты, относящиеся к данному тексту — анекдоты, далеко не свежие и повторявшиеся из года в год, о чем свидетельствовали записи на полях учебников наших старших сестер. Правда, по курсу древней истории (который мы проходили по знаменитому учебнику Иловайского) он предлагал расширить наши знания заучиванием отрывков из «Илиады» и «Одиссеи». Но мне казалось, что только подхалимы, желавшие к нему подлизаться, брались за это. До чего же все понималось по-своему и превратно!
На уроках обычно сидела за своим столиком классная дама, строго наблюдавшая за поведением учеников. Это была бывшая институтка, очень видная и красивая женщина, желавшая, чтобы мы говорили между собой по-французски. Из этого, правда, ничего не вышло. По утрам она смотрела сквозь лорнет сверху вниз на своих маленьких воспитанниц и делала замечания по поводу непорядка в их туалете. Мне попадало за не очень аккуратно сделанный пробор в волосах.
