Я помню, что в это лето день моего рождения (3 июня по старому стилю, 16 июня по новому) совпал с днем Троицы. Я всегда с нетерпением ждала этого дня, так как каждый член семьи считал своим долгом побаловать меня каким-нибудь подарком. На этот раз я предугадывала очень приятный «сюрприз» — новую фарфоровую головку для моей любимой куклы Виолетты. Старая уже дала трещины и имела плачевный вид.
День был прекрасный, и даже в нашем крошечном саду, имевшем странную форму утюга, было похоже на лето в деревне. Приехали гости — парижский дядюшка, двоюродный брат, еще кое-кто из родных и знакомых и, наконец, знакомое семейство Бриков, вернее, будущее знакомое, так как к тому дню, о котором идет речь, мы знали только отца семейства. Он приходил к папе играть в винт. Кроме этого отца семейства были еще мать, трое детей и одна племянница. Самая младшая из дочерей, Манцочка, была моих лет.
Я помню, что от застенчивости я спряталась за дерево и, как дикий зверек, высматривала оттуда, куда бы незаметней удрать. Скрыться мне, однако, не удалось. Пришлось покинуть свой наблюдательный пункт, сделать всем по очереди книксен и завязать беседу с моей новой подругой. Она оказалась гораздо общительнее и культурнее меня, кроме того, она любила кукол. Я быстро сунула ей в руки Виолетту, не без жалости, конечно, и надолго замолкла, предоставив гостье беседовать с моей старшей сестрой Раюшей.
Новая девочка импонировала мне своей уверенной манерой говорить, своим белым шерстяным платьем с множеством воланчиков и ленточек, а главное, своей прекрасной памятью. Она знала наизусть кучу стихотворений. Могла рассказать не запинаясь «Маскарад» Лермонтова, меняя все время тон голоса и интонации. Я по обыкновению была в ситцевом платье, говорить с чужими не умела и робела, а стихи знала лишь те, что в школе учила, да и то не особенно твердо.
К концу все же отношения наладились настолько, что, уступая нашим просьбам, родители решили оставить девочку у нас гостить. Мы были счастливы, перешли сейчас же на «ты», и с того самого дня завязалась у нас дружба на многие годы, совместившая в себе и приятельство, и дружбу в самом высоком смысле этого слова. Мы иногда ссорились, особенно в первое время, так как обладали разными привычками и разными характерами, но сейчас же мирились и забывали все распри.
У нас были свои излюбленные игры, в которые мы никого не посвящали. Одна из них называлась «в.о.», то есть «воображение». Мы усаживались на диван или в темный уголок нашей комнаты, избирали тему и тихим шепотом импровизировали, перебивая друг друга. Мы обе, конечно, являлись героинями всех придуманных историй. Излюбленный мотив их был: мы две принцессы, по каким-то никому неизвестным причинам находящиеся в унижении, мы иногда даже принуждены зарабатывать деньги самой грязной работой, но всегда во всяком положении сохраняем благородство чувств, взглядов и внешнего облика. Обычно все кончалось благополучно, и принцессы получали прежние богатства и достойную их высоту положения. Очень редко дело кончалось смертью принцесс, которых узнавали только после смерти. По несколько часов подряд могли мы придумывать самые головокружительные происшествия. Описание характеров, местностей, обстановки, костюмов детализировались донельзя. Каждая находила еще какую-нибудь черту, которой и спешила поделиться с подругой. То, что нас было две, и то, что приходились говорить вслух, не расхолаживало нас ни капельки. Необычно в нашей игре было отсутствие действия. Мы не пытались ни наряжаться во взрослых, ни устраивать поезд из стульев. Нет, мы сидели совершенно неподвижно. Игра была чисто головная — действительно «в.о.». Игры же с движениями, переодеваниями мы относили к другой категории игр.
