«Мы жили в эпоху необычайную…» Воспоминания | страница 12
Через неделю я уверилась, что конец мира не наступит так скоро, и понемногу вернулась к своим капризам и радостному ничегонеделанию и перестала фиксировать своим пристальным и укоризненным взором потолок гостиной; так кончилась моя первая попытка самоисправления в целях спасения себя и мира. Я тогда еще не была знакома с учением Блаженного Августина о предопределении, но была близка к его мысли, что добрыми делами не спасешься.
«Не смей бить мою куклу, а то я тебя побью!» — грозно кричала я, вырывая из рук моего товарища драгоценную Виолетту, которую он намерен был выдрать, задрав для этой цели ее прекрасное шелковое платье и батистовую юбочку с кружевцами.
Мы играли в тихое семейство: он был папа, я мама, а Виолетта — дочка. Папа рассердился на дочку за непослушание и хотел наказать ее. Добрая мать вступилась. Дело кончилось дракой между папой и мамой. Не помню, кто из нас одержал верх, но я со слезами на глазах укоряла друга в жестокости и запретила раз и навсегда трогать мою драгоценную крошку.
Мой друг относился ко мне слегка презрительно. Когда я приходила к нему в гости, он показывал книжки с картинками, выбирая их для меня с буквами в поларшина. Я читала в то время совершенно свободно и очень оскорблялась таким отношениям к моим знаниям. Позднее в наших отношениях произошел переворот: я стала первенствовать, так как была самостоятельнее в своих суждениях, увереннее в поступках и, пожалуй, развитее.
Я и сестра — как прилежные и послушные девочки — были вечным укором для нашего ленивого и драчливого приятеля. До сих пор не понимаю, как он нас не возненавидел. Его мать всегда ставила нас ему в пример. Он уверял впоследствии, что мы действительно казались ему необыкновенными существами — идеалом детей.
Отношения наши были самые простые и дружеские, несколько осложнившиеся к 12-13-летнему возрасту. Мы часто боролись, но почему-то я почти всегда побеждала. Это мне не нравилось, так как я чувствовала себя слабее и предполагала, что он щадит меня. Что-то слишком мягкое и неловкое появилось в его обращении со мной. У меня были длинные косы, которые вечно путались и распускались и которые я, по привычке многих девочек, ежеминутно переплетала. Мой друг часто делал это за меня. Я научила его плести косы. Бог мой, ведь это мне ничего не стоило, а ему очень нравилось.
Мне исполнилось семь лет, а сестре девять. Она поступила в школу, а я оставалась дома, и это казалось мне ужасно обидным. Каждый день я приходила за ней к трем часам, с завистью оглядывала маленькое темное помещение, носившее название раздевальни.