В Прямухино на обратном пути из Москвы он не заехал.
* * *
Мари кончила уборку в его комнате и, открыв дверь, позвала: «Агриппина, можешь нести завтрак. Олю оставь с собакой!» Она вышла. А через несколько минут Агриппина, толкнув ногой дверь, – ибо руки были у нее заняты подносом – растворила ее настежь, и тут же в проем устремился радостный Моншерка, в минуту облизавший Висяшу с ног до головы. Недовольная Агриппина, поставив поднос на тумбочку, быстро схватила Моншерку за поводок и вывела из комнаты. Зато привела Олечку и, усадив ее на зеленый диван, положила рядом цветные картинки из картона. Олечка принялась их перебирать, что – то приговаривая, а Агриппина, скривив лицо, чем – то разозленная, поставила перед ним тарелку с гречневой кашей.
– Вы что – то хмуритесь, Агриппина. Отчего?
Он никогда не знал, почему свояченица не в духе, настроение у нее менялось каждую минуту и по каким – то неведомым ему причинам.
– Так. Моншерка, поганец, расстроил. Он так, как к вам, никогда ко мне не кидался, а ведь я ему хозяйка, кормлю эту неблагодарную тварь по два раза на дню. Висяша вздохнул, свояченица как всегда была ему непонятна. Агриппина, стоя поодаль, наблюдала, как он ест кашу.
– Вкусная?
Он кивнул.
– Это я у Пелагеи сегодня для вас на завтрак заказала, свари, говорю, гречневую, он ее лучше всех любит.
Висяша подумал, что Агриппина говорит как кухарка, ученье в институте не пошло ей впрок. В сравнении со старшей сестрой была она несдержанной на язык, грубоватой и вульгарной. Обидно, что у Олечки такая воспитательница, да где взять другую?
Олечка, между тем, подняв над головой картинку, громко произнесла: «А вот мишка. Он холоший. Не кусает. Он меня не съест». Висяша подыграл дочке: «Конечно, не съест, он кушает гречневую кашу, и она для него вкуснее всех девочек на свете, и даже вкуснее пирожных». Еще недавно он играл с Олечкой в «Машу и Медведя», изображая мишку в своем черном немецком халате с красной подкладкой и красными же обшлагами. Ходил вразвалку и говорил басом, а Олечка от него с криком и визгом убегала. Потом он попытался залезть под кровать, чтобы было повеселее, но из этого вышел только приступ удушья и кашля, напугавший не только ребенка, но и Мари, и без того бесконечно его пилившую за все на свете, в частности за опасные «детские шалости».
Агриппина, подойдя к Олечке, выбрала одну из картинок: «А это кто?»
Олечка, видно, уже обученная теткой, выкрикнула: «Это лиса, хитлая поганка».
