Он тяжело дышал, лоб покрылся испариной, воздуха не хватало.
– Откройте форточку ради бога!
И когда Агриппина открыла форточку и в комнату пошел свежий, пахнущий весенней землей воздух, он произнес:
– Правильно. Вы обе сказали правильно. Теперь солдатика не засудят. И не прогонят сквозь строй. И не сгноят в карцере… За кражу оловянной ложки.
Он застонал и кровь полилась у него из горла прямо на берлинский халат.
* * *
После вечерней суматохи, после экстренного визита доктора Тильмана, прописавшего больному полный покой, после того как Олечка, подученная Агриппиной, робко подойдя к его кровати, пугливо произнесла: «Ты холоший мишка, я тебя не боюсь» – и тут же убежала, после того как Мари молчаливо поправила его подушки и одеяло, а Агриппина бодро пожелала: «Спокойной ночи нам всем!», его оставили наконец в покое.
Мысли сами собой вернулись к Никанору, вернее, к приходившему в дом солдатику. Почему – то ему казалось, что солдатик и Никанор – одно и то же лицо, хотя брат, определившийся в полк на Кавказе, очень быстро там сгинул. Спустя два года после отъезда Никанора, Висяше пришло уведомление из военной канцелярии, что вольноопределившийся действующего Грузинского гренадерского полка Никанор Белынский, сын Григорьев, двадцати трех лет от роду, погиб в Тифлисе при невыясненных обстоятельствах. Висяша не видел ни мертвого тела Никанора, ни его могилы, и в голову лезла дичь: а вдруг брат жив – здоров, только служит уже не на Кавказе, а в Питере… Но нет, Мари сказала, что солдат был молоденький, а Никанору было бы сейчас под тридцать… Солдатик, должно быть, еще сосунок, залез в чужой дом, ел варенье, видно, соскучился по сладкому в своей казарме…
Висяша дал Никанору с собой 100 рублей и оплатил его проезд до Ставрополя, но денег на экипировку брата у него не было, сдуру обещал выслать ему нужную сумму на место, да так и не выслал. Негде было взять. Из Тифлиса Никанор прислал записку, в которой косолапым своим почерком и с обычными кляксами слезно молил Висяшу посодействовать присылке документов – свидетельства о рождении и справки о бедности, без коих в полку была ему смерть. Но и этого Висяша не мог сделать. Все документы, буде они существовали, находились в Чембаре, и извлечь их из канцелярских архивов – при желании и большой удаче – мог только брат Константин. Однако брат Константин отмалчивался. И все эти тяжкие грехи неподъемным грузом повисли на Висяше, терзая его сознанием непоправимой вины перед Никанором.
