* * *
– Виссари – о – он! Открой же глаза, сколько можно над тобою стоять! – Он разлепил веки: над ним склонилась Мари, нахмуренная, и, как он сразу понял, в одном из тяжелых своих состояний.
– Что – то случилось? Почему ты дрожишь?
– Да уж случилось. Поднимайся, тебе пора, здесь уже стало прохладно.
Она довела его до двери парадной, возле которой он постоял несколько минут, отдуваясь и тяжело дыша, потом с ее помощью добрел до кровати. Лег, после улицы его бил озноб, Мари накрыла его поверх одеяла теплым немецким халатом на алой фланелевой подстежке, память о Берлине. Наклонилась над ним:
– Ты спишь?
– Нет.
– У нас тут произошла одна история.
Сердце сразу бешено заколотилось, не дай бог, что – то с Олечкой.
– Оля?
– Нет, нет. Успокойся. Помнишь, я принесла тебе варенье? Райские яблоки?
– И что?
– А когда вернулась в дом, зашла в комнату, увидела, что там чужой человек, солдат.
– И что он там делал?
– Ел варенье… из банки, а ложки – сверху там лежала ложка, – ложки там уже не было, видно, спрятал в рукав. Ложка даже не серебряная. Неужели ради оловянной ложки он к нам забрался? Он больше ничего не взял, я проверила. И даже не убежал. Так и стоял, пока Агриппина не позвала дворника.
– И что дальше?
– Дворник, Николай его зовут, сказал, что тут неподалеку есть казарма. Солдат, по всему, пришел оттуда. Николай вызвался туда сходить и рассказать про… кражу. А солдата к тому времени и след простыл, убежал. Ложку я после нашла на столе.
– Какой он?
– Солдат? Да я не разглядела с испугу, молодой очень, глаза светлые… Агриппина пусть скажет. Они с Олей сидели в соседней комнате, а я тут как раз закричала.
Агриппина уже несколько минут стояла рядом, видно, Олечка заснула.
– Какой солдат, Агриппина?
– Да что вы пристали, какой да какой. Обыкновенный. Ложку хотел украсть, да мы не дали. Это я дворника позвала. А дворник потом привел офицера из канцелярии. Они спрашивали, нужно ли заводить протокол, верно, Мари?
Мари кивнула, ее снова била дрожь. Эти нервные припадки после недавней смерти четырехмесячного сына Володи повторялись с нею все чаще.
– Протокол? И что… что вы сказали?
Агриппина продолжала все на той же ноте, словно не чувствуя и не понимая его волнения:
– Я сказала, что вора узнать не смогу, потому как, когда он вошел, меня в комнате не было, а потом он и вовсе убежал. Я его не успела разглядеть. А Мари сказала…
– Остановись, Агриппина, – Мари резко оборвала младшую сестру, – о себе я буду говорить сама. Я сказала, Виссарион, что ложку он вернул, да и была она не очень ценная, поэтому протокола составлять не нужно. Я правильно сказала?
