– Здорово, Никанор, – голос был фальшивый и дрожал, – ко мне сейчас дворник приходил, Куприян…
Никанор молчал. Висяша продолжил:
– Он на тебя жаловался, что ты, Никанор, приставал к его внучке. Правда это?
Ни минуты Висяша не сомневался в том, что Куприян говорил правду, но слова выходили из него словно без его участия.
– Да она сама ко мне приставала, драться лезла, вон по носу вдарила. – Действительно нос у парня был разбит, кровь под ним запеклась.
– Не вдарила нужно говорить, Никанор, а ударила. Ты должен чисто выговаривать русские слова, если хочешь поступить в университет. Поди сейчас же умойся и возьми на полке примочку!
Никанор поспешно скрылся с глаз, а Висяша глубоко вздохнул, в общем – то довольный, что все кончилось мирно, он не повысил голоса на брата, а тот не зашмыгал носом и не начал тереть глаза кулаком, как уже бывало в сходных случаях. Куприян, впрочем, жаловался на непотребство Никанора в первый раз. Но и дурак бы понял, даже не видя шкодливого прыщавого юнца, что безделье и даровая кормежка не могут не пробудить в нем скрытых мужских инстинктов. А он, Висяша, разве свободен от этих инстинктов? Разве не внятна ему озабоченность Никанора? Он подумал, что еще совсем недавно ездил к «Никитским воротам», вспомнил и девку, своею могучей телесностью и бесстыдством напоминавшую красотку из «Московского листка». А симпатичная «гризетка» из модной лавки, с влажным маленьким ртом и хищными острыми зубками, к которой он ходит, когда заводятся деньги и когда душа просится из тела, а тело, в горячечном нетерпении, о душе забывает? Это как? Ведь последние рубли тратит на нее да на винцо для хозяйки этого вертепа, чьи работницы лишь для видимости заняты шитьем и глажкой… А у Никанора сапоги прохудились, да и самому уже стыдно на люди показаться в старой, чуть не истрепанной одежонке. А на вертеп тратится… Что сказать на это?
Года через два, когда он, Висяша, став сотрудником «Отечественных записок», переселился в Петербург, оставив Никанора в Москве на попечении двоюродного брата Дмитрия Петровича Иванова, он обиняками пытался того наставить насчет Никанора и его «инстинктов», мол, может, какая служанка найдется или молодуха по соседству… Было неприятно писать на эту тему в письме, но в Москву наведывался он редко – и только посылал из Питера деньги на Никанорово содержание семейству смиренного, душевно привязанного к нему Дмитрия, оставил которому не только тяжелую обузу в лице Никанора, но и вожделенное место преподавателя русского языка в Межевом институте.
