В бытность свою пензенским гимназистом (хотя курса так и не закончившим), Висяша тянулся к Попову. Был тот для него светом в окошке; больше, кроме Михаила Максимовича, ведущего классы естественной истории, в гимназии и не было никого. Молодой – лет 28 – (между ними разница в годах была нечувствительная, всего лет одиннадцать), высокий и видный, преподаватель естественной истории был в гимназии, что павлин среди воробьев. Закончил он Казанский университет по филологическому отделению и с предмета своего, заложенного еще Плинием Старшим и доконченного трудами французского естествоиспытателя Бюффона, постоянно сворачивал на словесность. А Виссариону – учитель звал его строго этим именем – только того и нужно было. Встречались и после классов, когда Висяша, друживший с племянником учителя, тоже гимназистом, приходил вместе с ним в дом «дяди». А уж дядя потчевал их чаем, а затем читал литературные новинки, после чего случалось бурное их обсуждение.
Висяша уже тогда отличался ненасытной любовью к литературе и взгляды свои отстаивал неистово, со страстью, как что – то заветное. Уже в то время Михаил Максимович угадал в нем натуру недюжинную, только учил, что страсть до добра не доводит и о Шекспире, Шиллере и Пушкине рассуждать следует с холодной головой и выключенным сердцем.
В Москве разговор коснулся судьбы Никанора. Висяша высказался в том смысле, что как только появится возможность, вытребует брата к себе.
– Зачем? – Михаил Максимович, сидящий в удобном кресле посреди просторной комнаты, затянулся. Курил он не дурные разъедающие грудь папиросы, как сокурсники Висяши, да и он сам, а английскую трубку. Апартамент занимал отличный, с видом на самый Кремль, и глядел на взъерошенного, худого, одетого в студенческую шинель Висяшу – осень в Москве стояла дождливая и промозглая – слегка прищурившись, словно оценивая.
– Как? Вы не одобряете? Но Чембар… разве он место для молодого человека? Да и семья моя… вы ведь знаете. Отец, кроме колотушек, не даст ему ничего из того, что нужно юности.
– Виссарион, не идеальничайте, не мерьте по себе. Кто такой ваш Никанор? По вашим рассказам, отрок без особых способностей и пристрастий, склонный к дракам и побегам из дому. Чему вы сможете его научить, да и зачем? Пусть пройдет гимназический курс, пусть приищет себе в городишке какую – никакую работенку. Не всем же кончать университеты! У всякого свой предел.
– Но человеколюбие…
– Оставьте! Вы говорите, ваш отец его бьет – и славно. Как еще воспитать смирение в диком отроке? Ваша беда, Виссарион, что вы всех мерите по себе. Но не все, как вы, обладают дарами фортуны – умом, умением понимать язык словесности и чувствовать ее красоты. У вас – дар. Но ваша семья, судя по всему, не имеет к этому дару никакого отношения, не так ли?
