Не зная, как успокоиться, я быстро оделась и выбежала на улицу. В глаза ударил свет, было тепло, словно уже наступила весна, навстречу как назло попадались красивые и нарядные женщины, на лицах которых читалось, что они любят и любимы… Слезы меня душили, я делала усилие, чтобы не разрыдаться на глазах у прохожих.
Остановившись посреди тротуара, я увидела, что кто – то мне машет с другой стороны улицы. Это был П. К. Не помню, как он оказался рядом. Кажется, я спросила, где его жена – эта милая женщина нравилась мне гораздо больше, чем ее супруг.
Он ответил, что она приболела и кашляет.
– А где господин Некр – в? – он глядел как когда – то – не сводя глаз, точно ищейка, напавшая на след.
– Некр – в уехал в Париж, – мой голос не дрогнул, и я выдержала его взгляд.
– Если хотите, могу поделиться с вашей женой горчичниками, привезла их из России. Он хотел – и мы направились к гостинице.
В номере он схватил меня за руку и стал шептать, что не может без меня жить, что я давно уже свела его с ума и что ради меня он готов оставить жену. Дыхание его было горячо, руки сильны.
Он был мне не только не люб – противен, но какая – то злая сила, вселившаяся в меня, шептала: сделай это, пусть это будет твоей местью, твоим ответом на полученный удар.
– Погодите, – я задернула шторы и без сил опустилась на кровать – прямо в его жадные, бесстыдные руки.
9
В знаменательном для России 1861 году умер Добр – в, гениальный критик, «железный человек» – по мнению людей с отжившими, замшелыми взглядами, а на самом деле – мальчик, с нежной и чуткой душой. Он умер у меня на руках и – по какой – то магии – смерть его точно совпала с описанием кончины Базарова в известном романе Тург – ва, опубликованном год спустя. Понятно, что никакая я не Одинцова, но именно за мной послал умирающий Добр – в, я ухаживал за ним все последние дни его недолгой жизни, мою руку он держал в своей перед уходом в иной мир.
Наблюдая все это, тогда еще не арестованный Николай Гаврилович посвятил мне подготовленное им собрание сочинений своего младшего коллеги и друга. Я любила Добр – ва по – матерински, он относился ко мне – целомудренно и почти благоговейно, вольно же было досужим сплетникам судачить на наш счет.
Материальное благосостояние Журнала – популярнейшего и самого острополитического издания эпохи – все возрастало. Некр – в обогащался. Не думаю, что он сильно обеднел, истратив двенадцать тысяч серебром из журнальной кассы на погашение судебного иска по огар – ому делу. Иск предписывал мне и Шаншиеву «вернуть присвоенные деньги Огар – ва». Была эта формулировка для меня обидной и несправедливой. Но самым обидным и несправедливым было то, что сам Некр – в, подыгрывая судебному решению, взвалил всю ответственность на меня.
