Дело о деньгах. Из тайных записок Авдотьи Панаевой | страница 70
Была ли я виновата перед Мари? Растратила ли я ее деньги? Нет, все операции производили мужчины. Некр – в прятался за моей спиной, как за ширмой. И когда в сентябре 1857 года я получила от него из России то ужасное письмо, я подумала, что он сошел с ума: ведь он прекрасно знал, что не я воспользовалась деньгами Мари.
Но было, было на моей совести одно дело, которое мучило и продолжает меня мучить. Оно тоже связано с огар – ими деньгами. В тот год, когда умерла Мари, не стало и моего отца. Они ушли одновременно, и смерть Мари отняла у меня единственную подругу, а смерть отца – человека бесконечно далекого и чужого, но от которого зависело мое благосостояние. Отец выплачивал мне ежегодный пенсион, с его уходом я лишилась этих, хотя и небольших, но верных денег.
Мои заработки одного из авторов «Современника» были ненадежны, я знала, что, уйди я от Некр – ва, и меня тут же перестанут печатать, а стало быть, прекратятся и мои гонорары. Впоследствии так и произошло. Небольшие деньги шли от Пан – ва, но финансовой основы для жизни у меня не было никакой.
Я с ужасом это поняла, когда лишилась денежной поддержки отца. Страх закрался в душу, я почувствовала себя висящей над пропастью безмужней и бездетной стареющей женщиной, не имеющей никакого капитала за душой. И тут, как на грех, подвернулся Шаншиев. Он посоветовал мне взять «взаймы» часть огар–ских денег и пустить их в рост. К этому совету он присовокупил адрес вполне солидной банковской конторы, торгующей акциями.
Страх загнал меня в тупик, и выбора у меня не было – или прибегнуть к деньгам Огар – ва и заработать на них капитал, чтобы потом вернуть взятое, или остаться без копейки на черный день. Контора, куда вложила я деньги, прогорела буквально в том же году. Деньги испарились. Но сумма была совсем небольшая, и Мари уже не было в живых…
Поездка в Италию стала рубежной вехой наших отношений с Некр – ым. Была она одновременно и взлетом – чувств, желаний, умолкнувших было надежд – и глубокой скалистой пропастью, куда все это безвозвратно кануло. Италия стала и храмом, и кладбищем нашей любви.
В конце лета я оставила Париж и отправилась в Вену. Вот уже несколько месяцев я ничего не знала о Некр – ве. Как вдруг получила от него письмо, где он сообщал, что едет на леченье в Италию, проездом будет в Вене, и, если мне «будет угодно», мы могли бы встретиться – в три часа дня в Венском зоосаде.
Ровно в три часа я стояла у желто – зеленого, похожего на китайский домик замка Шенбрунн, в парке которого помещался зоосад. С подножки извозичьей кареты спрыгнул господин в надвинутой на лоб шляпе. В руке у него было что – то завернутое в тонкую бумагу. Я не сразу узнала Некр – ва – он был в коротком модном сюртуке, шел бодрой походкой и – что было невероятно – улыбался. Подошел – и улыбка погасла, словно он испугался меня. Мы стояли и глядели друг на друга, всматриваясь в новые, изменившиеся черты. Я отвернулась, чтобы скрыть слезы, он тер кулаком покрасневшие глаза.