Тянуло в парк, на скамейку, где сидели молодые мамы и няни и где на лужайках играли дети. Порой я так пристально смотрела на хорошеньких маленьких девочек – почему – то именно девочки меня притягивали, – что их нянюшки на меня косились и уводили своих подопечных подальше «от странной дамы».
В Париже я взяла извозчика и поехала «к Мари». Адрес я хорошо помнила. Дом стоял на том же месте. Я поднялась по старой, еще более запущенной, чем тогда, лестнице на третий этаж. Постояла возле двери. Из квартиры доносились звуки то ли деревенского рожка, то ли дудочки. Просунутая в медную рамку бумажка на двери гласила, что здесь проживает: Karol Bragel.
Внизу хлопнула дверь, кто – то поднимался по лестнице, и, мгновение поколебавшись, я позвонила. Дверь открыл юноша в потертой бархатной безрукавке, в руке он держал кларнет. Посмотрев на меня без удивления, он впустил меня внутрь и уже потом спросил по – французски с сильным славянским акцентом: «Вы по объявлению? Насчет уроков?». Пришлось объяснить, что я подруга женщины, которая жила здесь до него. Он заулыбался:
– Я ее знаю. Мадам Мари. Я поселился здесь, когда ее не стало. Я уезжал на родину… а когда вернулся, эта квартира уже сдавалась. Мне она подходила по цене… и… здесь осталась мебель…
Я посмотрела вокруг. Все было таким, как несколько лет назад, только более старым и истрепанным. Веселенькие обои ободрались и кое – где висели клочьями. Диван, на котором я когда – то ночевала, облезлый и ничем не покрытый, стоял посредине комнаты. Лучи солнца падали на пыльный буфет, в нем Мари держала бутылки с лафитом. Все вместе больше напоминало берлогу, чем жилище.
Я поблагодарила хозяина и хотела было удалиться. Он меня задержал:
– Подождите.
Сбегал в соседнюю комнату и что – то оттуда принес.
– Что это?
Он раскрыл ладонь. На ней лежало простое железное колечко с кованым узором по краям.
– Посмотрите, может, оно вам подойдет. Это подарок мадам Мари. Мне оно не налезает даже на мизинец.
Колечко оказалось мне впору. Я поблагодарила Кароля, снова взглянула на убогую обстановку и подумала, что обязательно должна сюда вернуться.
Через неделю я привезла на извозчике несколько коробок – занавески, покрывало для дивана, посуду, постельное белье… Хозяин с открытым ртом смотрел, как преображается его жилище. Был он одиноким, слабым, мало защищенным от жизни музыкантом. Я вспомнила, что именно о нем Мари сказала когда – то: не то. Но «того» не было. Когда мне становилось совсем плохо, я брала извозчика и ехала на окраину Парижа, теперь уже не «к Мари», а к Каролю.
