– Верно ли, что вы, Николай Гаврилович, не хотели подавать прошения о помиловании?
– За что же меня было миловать, Авдотья Яковлевна? Меня же судили за «направление мыслей», а я его менять не собирался…
– Говорят, Николай Гаврилович, что Александр Второй считал вас своим заклятым врагом. Я, грешным делом, думаю: уж не потому ли его, сердечного, народовольцы убили, чтобы новый царь выпустил вас из Вилюйска? Убийством царя мстили за вас?
– Что я за персона, Авдотья Яковлевна, чтобы из – за меня царя убивать? Но боялся меня царь – это правда, надеялся, что умру сидючи в остроге посреди тайги и болот. Да я – вот он, а где царь – батюшка? Вы бы не стояли на сквозняке, голубушка, – простудитесь. Кто тогда за больным Николай Алексеичем присмотрит!
И он удалился своей неслышной походкой, ступая не совсем уверенно, так как был сильно близорук.
Я свидетельница, что роман, написанный Николаем Гавриловичем в каземате Петропавловки и тогда же волею чудесных обстоятельств напечатанный в Журнале, очень многих спас от безнадежности, подсказал, как жить и что делать. Меня же при первом чтении бросило в жар – я увидела в героине себя. Все совпадало: безрадостное детство, деспотичная, алчная и хитрая мать, готовая торговать дочерью… человек, который спас девушку из семейного ада и «вывел из подвала», и даже новая любовь, пробудившаяся у нее к другу этого человека…
Мне казалось тогда, что все прочитавшие роман смотрят на меня с особенным любопытством – как на прототип для Николая Гавриловича. Какова же была моя радость, когда я обнаружила, что и здесь Николай Гаврилович обхитрил всех. Знакомые литераторы искали и находили «прототипов» романа где угодно, только не у себя под носом, в редакции Журнала. Да и то верно, что не подходили Пан – в и Некр – в под категорию «новых людей». Мне же невозможно было избавиться от тайной уверенности, что Вера Павловна в своем зародыше – это я.
Много раз я слышала, что жена Николая Гавриловича, послужившая прототипом для «дамы в трауре», оказалась «сильно приукрашенной». Жена – де была ему неверна, изменяла даже до его ареста, а он, человек в быту близорукий и рассеянный, или не замечал этого или не хотел замечать. Какие странные люди! Он любил ее, любовался ее живостью и женской прелестью, ему нравилось, что она весела, что всегда окружена поклонниками. Он предоставлял ей полную свободу и, что бы она ни делала, готов был понять и оправдать.
Не в этом ли тайна любви? Любящий видит в любимой то, чего не видят другие, – лучшее, сокровенное, может быть, и то, чего нет, – на то и любовь. И в главном оказалась она ему вровень. Родила ему трех сыновей, подняла их одна, без мужа. Издалека давала ему силы переносить ежедневную каторгу. Как только перевели его из Вилюйска в Астрахань, поспешила на пароход, чтобы жить вместе. Если бы в Сибири жил он в человеческих местах и условиях, поселилась бы с ним и там…
