Дело о деньгах. Из тайных записок Авдотьи Панаевой | страница 62
Она опустила голову и прикрыла глаза рукой, слезы капали в чашку. Мари поднялась, быстро подошла к буфету и вынула оттуда бутылку лафита.
– Выпьешь со мной?
– Что ты! Утром! Побойся Бога!
– Какая разница – утром ли, вечером, – если душа болит? Она плеснула вина в высокий бокал и выпила как лекарство, зажмурившись, до дна. Когда она заговорила, голос ее был уже более уверенным:
– Ты знаешь, моя мать была из грузинских княжон, а в Грузии мужчина – доблестный воин, храбрец, готовый с барсом сразиться ради избранницы. В детстве маман читала нам с сестрой стихи, она сама перевела на русский строчки из одного древнего поэта. Вот послушай. Девушка – царевна в заточенье пишет письмо своему любезному:
Мари так искренне произнесла эти безыскусные строки, словно они были ее исповедью.
– Почему, почему, Eudoxie, эти достойные витязи, эти настоящие мужчины являются только в сказках? Как тяжело быть женщиной в отсутствии настоящего мужчины!
В тот раз я смогла уйти от нее, только когда солнце начало садиться за крыши домов.
Помню, я стояла у дороги и ждала омнибуса. Вдруг окно на втором этаже дома распахнулось, и из него выглянула головка Мари – с воздушными прядями волос, взметаемых ветром, с неестественно ярким румянцем щек, с бледной тонкой рукой, державшей бокал с красным вином. Мари высоко поднимала бокал, показывая мимикой, что пьет за меня! Я кивнула ей издали. Мой взгляд невольно задержался на закатном зареве, разгоравшемся на небе, прямо над головой моей подруги. Я подумала, что это недобрый знак.
Мари умерла через три года. Страшная весть пришла ко мне от Сократушки – вместе с невесомо воздушным локоном рыжих волос. Никому не пожелаю такой смерти – одинокой, ранней, никем не оплаканной. Наверное, я одна из немногих ее знакомых знала, что умерла она совсем не от пьянства, как шептали по углам, а оттого, что Он не явился, не помог и не спас. Возможно, что перед смертью в воспаленном сознании Мари что – то повернулось, и взор ее обратился к прошлому, к ее браку с Огар – ым, которого ее меркнущий разум стал превращать в какого – то «идеального героя».
Да, как это ни странно, под конец жизни Огар – в сделался для Мари почти святой личностью. Иначе – почему именно ему завещала она несколько пачек старых писем и оставшуюся скудную наличность, поделенную ею между «мужем» и дальним родственником? Все это оставила она не мне, своей единственной подруге, а человеку, который должен был сильно ее не любить. Еще бы – она не дала ему развода, помешав его законному браку с новой избранницей.