Какое отношение к Огар – ву – хочу я спросить – имела Эмма Гервег? Возможно, ее муж мимолетно видел Огар – ва в Париже, но Эмма… она никогда о нем даже не слыхала. И вот эти четверо на все лады, на русском, французском и родном для Гервегов немецком вдували мне в уши одну и ту же нехитрую мелодию: дай развод, дай развод, дай развод.
Вот им, развод, – она сделала пальцами неприличный жест, – пусть получат! Разве будет честно, Eudoxie, если человек, принесший мне столько страданий, не оправдавший моих девических надежд, тот, на кого я потратила столько свежих сил, будет теперь смеяться надо мною на пару со своей «молодой женой»? Разве это не верх несправедливости?
Она смотрела на меня, и глаза ее горели ненавистью и отчаянием. Бедная, бедная Мари! Как была я похожа на нее, когда писала свое злое письмо к Некр – ву! Как душила меня такая же непонятная ненависть, как отвратителен был мне тот, кто, потеряв ребенка, мог спокойно есть бифштекс, играть в карты, делать свои обычные дела… О бедное, бедное, больное и изломанное женское сердце…
Мари не отпускала меня до самой ночи, так что мне пришлось остаться у нее ночевать на старом диване, вытащенном из коридора. На следующее утро за чашкой кофе Мари принялась строить планы, как она переедет из этого гадкого места, как отправится путешествовать… Она знала, что ее денежные дела теперь в моих руках и ждала улучшения своего положения. Я однако не могла ей не сказать:
– Не уверена, Мари, что тебе хватит денег на покупку дома. Кстати, как твоя мечта перебраться в Америку? Продолжаешь ли ты видеться с Еленой Хазатт?
– Она уехала на родину и не подает о себе вестей. Возможно, вышла замуж и сделалась плантаторшей… Или у них в Бостоне нет плантаций? Некоторое время назад ко мне заходил ее младший брат, Пол, будущий адвокат – весьма забавное создание. Он приехал в Париж развлечься после тяжелой учебы и удивил меня знанием всех самых пикантных и пряных парижских уголков. Может, только Сократик знал столько же…
Она закашлялась и закрыла рот рукой.
– Извини меня, Мари, ты упомянула Сократа. Вы с ним расстались… навсегда?
– Ты думаешь, я по – прежнему его люблю? Нет, Eudoxie, Сократик – одно из моих увлечений, не более. Я думаю, что и он уже полностью освободился от мыслей обо мне. И прекрасно.
Кофейная ложечка в ее руках дрожала, она положила ее на блюдце.
– Сейчас ко мне ходит один польский музыкант, кларнетист, слабое утонченное существо, сущий ребенок… – Ее голос пресекся. – И тоже не то. Всю жизнь я искала и продолжаю искать мужчину своей жизни. Где он? Почему его нет?
