Вот и к нам в агитпроп зашел какой-то худенький паренек, точно в такой же форме, что я видел на Вилли Леове. Очевидно, Саму, Мюллеру или мне придется потесниться…
— Сервус, Рудольф! — приветливо пробурчал Лейбрандт.
Фриц торопливо вскочил.
— Сервус!
Парень поднял к плечу сжатую в кулак правую руку. Сказав что-то по-немецки Лейбрандту, он подошел к моему столу.
— Это ты — Муромцев?
Откуда он меня знает? И как здо́рово говорит по-русски!
— Ты отлично говоришь по-русски! Садись на этот стул.
— Давай сперва познакомимся. Я — Хитаров. Как тебя зовут?
Вот так штука! Хитаров. А я-то подумал…
— Митя.
— А меня — Рафаэль. Впрочем, чаще называют Рафиком.
— А почему тогда — Рудольф?
— Это мое второе немецкое имя. Как тебе у нас работается, Митя?
Он подсел к моему столу и мельком взглянул на кипу журналов «Синяя блуза», с которыми я возился без малого две недели.
— Хорошо, конечно. Вот подбираю материал для «Роте шпрахрор». Уже сделал одну программу.
Хитаров взглянул мне прямо в глаза:
— А почему такое уныние в голосе? «Роте шпрахрор» — превосходная живая газета. Ребята нуждаются в боевом репертуаре.
Лицо у него смелое и доброе. Брови, чуть вразлет, почти сходятся над прямым носом, крупный, красиво вырезанный рот таит веселую усмешку, но в крутом подбородке чувствуется железная воля.
— Понимаешь ли, Рафаэль…
— Проще — Рафик.
— Так вот какое дело, Рафик… Я как пришел к вам, так и засел за «Синюю блузу». Ну, правда, еще «Л’авангард» читаю.
— Владеешь французским? Вот это превосходно. А на заведениях русской делегации бываешь?
— Нет.
— Ну это никуда не годится. — Хитаров нахмурился. — Позволь спросить — почему?
— Я же не член делегации. Да меня никто и не звал.
— Тебя будут приглашать. А как с немецким языком?
— Три раза в неделю занимаюсь с Венцелем.
— Имей в виду, что без немецкого дело не пойдет. Геминдер объяснил, что ты должен делать?
— Я — референт по письменной агитации… Ну, в общем, он дал мне комплект этого журнала и велел выбирать.
— А ты имеешь представление, что именно нужно пролетарской молодежи Германии?
Я пожал плечами. Как-то так получилось, что об этом Фриц мне ничего не сказал.
Хитаров заговорил с Геминдером по-немецки. Фриц замахал руками, по-видимому в чем-то оправдываясь. Голос его звучал жалобно. Хитаров настаивал. Тогда Фриц обеими руками вцепился в свои волосы и замотал головой. Лейбрандт поднял указательный палец и изрек привычное:
— Найн, Фриц, найн.
Тут появился Черня, бодро выкрикнул: «Сервус!» — и, широко улыбаясь, стал прислушиваться к разговору. Но Хитаров не стал его продолжать. Всё так же спокойно, не повышая голоса, он двумя-тремя словами прервал жалобный выкрик Геминдера и повернулся ко мне:
