Они молча и задумчиво шли к машине, когда Горчакова схватила Гусарова за руку.
— Что? Что ты? Опять тебе мальчик понравился?
— Да ты смотри, дурак.
Молодой курсант был высок, выше Новоселова, но лицо его… Темное, загорелое — и зеленые рысьи глаза под тяжелыми, резкого, калмыцкого рисунка веками. Он шел с девочкой. Девочка была ни то, ни се. Но во взгляде юноши на нее сквозила такая точная, редкая, избирательная любовь, что становилось даже как-то не по себе.
— Ты знаешь, на кого она похожа?
— Не ори ты так. Знаю, знаю.
Они оглянулись на молодую пару, и те, будто почувствовав их интерес, оглянулись тоже. И жуткое чувство — сейчас курсант узнает их. А потом — еще более жуткое — не узнает. Да как же так: их не узнает сын Новоселова?
Что он думал, когда его рассматривали совсем незнакомые люди? Первое — насторожился. Но девочка что-то быстро ему сказала, и вместо рысьей настороженности — совершенно новоселовская открытая улыбка. Доброжелательная и будто узнающая.
— Я на кого-то похож? — легко спросил юноша.
— Очень, очень, Иван! — выкрикнула Горчакова и потащила Гусарова к машине. — Теперь Ленке будет легче начать с ним разговор, — оправдала она свою несдержанность.
— Скоро он будет ровесником своего отца, — задумчиво сказал Гусаров.
— Да. Вырос новый сознательный человек, а Золотов все ищет свою правду и морочит голову окружающим. Как Ленку-то бедную накрутил. «Живой труп» ему покоя не дает.
— Злосчастный Золотов.
— Бедняга.
— А ведь, поди, думает, что ищет не изнанку, а правду.
— Да. Хочет написать правду по правде.
* * *
— Понимаете, он хотел написать правду как есть. Правду по правде. Ну что я вам объясняю, ведь вы его знали… — робко говорила женщина.
Сурков с ней согласился. Он знал покойного Золотова и знал, что в своем преследовании истины тот не останавливался ни перед чем. Другое дело, что Золотов неправильно понимал истину. В своей следовательской практике Сурков часто сталкивался с людьми, у которых нелады не со зрением, а со взглядом на жизнь. Эти люди способны на все, кроме одного: увидеть самих себя, а уж потом судить о чужой вине или невиновности. Они требуют от других небывалых высот нравственности и честности, но в борьбе со злом могут спокойно написать анонимку. В анонимке все будет правдой, но от этого анонимка не станет чем-то другим, а останется анонимкой.
Дело было ясное, как божий день. Никто не убивал Золотова, он ушел из жизни своей волей. Если б Сурков не был знаком с ним, он бы не стал читать, вернее просматривать, этого миллиона страниц графомании, заботливо перепечатанной и сброшюрованной. Но Суркова связывала с этим человеком молодость, лучшая пора жизни. Знал он и женщину, сидящую напротив. Когда-то это была красивая женщина, милая и неглупая, но как изжевала ее жизнь! Будто почувствовав его мысли, она сказала:
