— Не похоже! — резко оборвал ее Гусаров. — Не похоже, дура-баба! Любил, не любил… Твой муж был больше этого. Убить он мог, не спорю. Но предать? Предать тебя и сына, скрываться от вас… Совсем ты дура… Не об измене думай. Может, другое какое несчастье случилось?
Гусаров не утешал Лену. Говорил то, что думал. Лена поняла, что он не врет, мгновенно преобразилась, подобрела.
— Если калекой стал…
— Книжно очень уж… — скривилась Горчакова.
— А книжки по жизни пишутся, — поучительно сказала Лена. — Мой Володька и вообще такой — как из книжки!
И тут она была права.
— Он… благородный… — посветлев лицом, добавила Лена. — Вот одного только не пойму: почему он в этой «Львиной доле» про судьбу свою не написал. Вылез он из этой трещины? Не замерз? А дальше что? Слезай, приехали? А что с тем гусем сделали, который бросил его умирать? А главное, что он сам мог с ним сделать, если догнал?
Дальше того, что все они, все трое, знали о Новоселове, автор «Львиной доли» не пошел. То ли потому, что Новоселов погиб, то ли потому, что не хочет считаться в живых.
— Других бумаг, кроме тех, что ты нам давала, после него не осталось?
— Не-а… Так, тетрадочка одна. Вроде дневника. Ее какая-то журналистка у меня брала. Сказала, она с Севера. Очерк, мол, напишет. Хотя я не поняла — какой очерк? Он ведь не это, не героически погиб. А от болезни. Ведь сколько комиссий всегда проходил, а вот не знал, что у него такой страшный диабет.
Гусаров отметил про себя, что подтверждается давно замеченная им закономерность: болезнь, которую носит в себе человек, даже не зная о ней, обостряет дар мысли и предчувствия. Предсмертно умен был Новоселов. Но это будет правдой, если он действительно умер.
— Вернула она тетрадь? — спросила Горчакова.
— Да. Вернула.
— А журналистку ты раньше не видала? Это случайно не Ванда?
— Нет, что ты. Это была совсем молоденькая девочка.
Лена была снова такой, как прежде. Открытой, гостеприимной, даже веселой. Ее, очевидно, утешило то, что друзья Новоселова знали о нем не больше, чем она, а значит, золотовская идейка трещала по всем швам. Кто такой Золотов, чтоб знать правду, если ее не знают Андрей с Женькой, люди, которых Володька так любил.
— А сын-то как? — спросила Горчакова.
— Иван? Что Иван… Серьезный мужчина. Летную школу заканчивает.
— А что он сказал про «Львиную долю»?
— Не читал. Побоялась я.
— Как ты смела скрыть! — взвился Гусаров. — У парня ничего об отце. Ничегошеньки. Об отце, который, может быть, всех нас вместе взятых стоит. Портите вы, бабье, мальчишек. Наше поколение матерями-одиночками испорчено, так вы теперешних портите. Пускай парень знает, как случается в жизни. Трудно, больно, но не зазорно, черт возьми. Как бы дело ни обернулось, но за это я ручаюсь.
