Роман надо прочесть самой, а для начала следует познакомиться с этим человеком. Он назвался Альгисом Жемайтисом и по профессии был, как ясно, режиссером, а вовсе не фальшивомонетчиком.
Ирина уже не оттопыривала мизинчик и не прикуривала от свечи. Она хлестала «Наполеон» и пьянела катастрофически. С Альгисом уже не спорила, а, наоборот, искала согласия, но он был холоден, как сосулька. Он просто не смотрел на Ирину, всем своим видом показывая, что пришел вовсе не к ней. Горчакова жалела Ирину, но в жалости был оттенок брезгливости, что ей очень не нравилось. В конце концов Ирина просто заснула.
Горчакова попыталась оправдаться за приятельницу, стала зачем-то рассказывать Альгису о ее горькой судьбе, о мачехе, которая запирала юную Ирочку в уборной, о Силантьеве, испортившем ее актерскую судьбу.
— Насчет запирания в уборной — перечтите «Братьев Карамазовых», — холодно отчеканил Альгис. — А насчет Силантьева… посмотрите на эту женщину в ее натуральном виде. Силантьев отнюдь не извращенец, чтоб в нее влюбиться. В него весь его курс в театральном влюблен, он женских ласк, как огня, боится. Да и жену любит.
И Горчакова поняла вдруг, что он абсолютно прав. Им как-то враз перестало быть интересно обсуждать Ирину, — да и что было обсуждать. Альгис рассказал, что адрес и телефон Горчаковой ему дал Силантьев, который недоумевает, почему Горчакова на него в обиде. Горчакова возразила, что Силантьев начал первым. Оба невольно взглянули в сторону спящей Ирины. Альгис долго объяснял, что у Силантьева у самого неприятности, главная из которых состоит в том, что Вадим Усольцев женился на московской барышне, чьей-то дочке, и в разгар репетиций намылился в Москву.
Горчакова почувствовала, что краснеет. Вот так вот! Уже много лет она надеялась, что привычка краснеть ею изжита, а теперь вдруг… И еще этот Жемайтис, который не подумал отвести взгляда от краснеющей женщины, хоть и производил впечатление человека воспитанного. Они оба внезапно замолчали и сидели, вытаращив друг на друга глаза, пока Жемайтис, видимо, не сообразил, что к чему, и тоже не покраснел. Помолчали. Потом он довольно ловко перевел разговор на деловые рельсы. Он хотел, чтобы Горчакова сделала для него инсценировку по одному своему рассказу. Комплименты он произносил, как ругательства, — резко и отрывисто. Объяснял, что именно он хотел бы выделить в будущей пьесе, на какие роли у него есть хорошие актеры, а на какие — нет. Об актерах он говорил с удовольствием, с редким для человека его профессии доброжелательством.
