А может, человек с собакой? Ну да, вдруг появился человек с собакой… Нет. Тогда уж Маугли. Этот малыш пойдет на ножи.
О чем говорят эти люди? Бедному Валере только и радости слушать, какая он мразь. Мельком глянула в его сторону. Невозмутим. Сильный мужик. А может, он вообще фальшивомонетчик? А режиссер ненаблюдателен, как вся их братия.
Подвыпившая Ирина была непохожа на себя. И накрасилась уже. Когда это она успела? Ах да, вроде бы выходила из комнаты. Только что-то уж больно она опьянела. Бутылка с «Наполеоном» опорожнена разве что на треть. Впрочем, в обществе мужчин Горчакова видела Ирину впервые и наглядно убедилась, что та не случайно много лет была актрисой. Какая изящная поза, как грациозно и вроде бы непроизвольно рука держит сигарету! И свечи, оказывается, зажгла.
— Прикуривать надо от живого огня, — потянулась к пламени свечи. Не лицо — камея.
Интересно, кто же из этих двоих ей понравился? А ведь кто-то понравился — сразу видно. Горчакова завидовала Ирине. Она сама все бы сейчас отдала, чтоб ей кто-нибудь понравился. Просто так, хоть на секунду. Усольцев — это нельзя, это гибель. Забыть. Забыть. А из этих двоих… Режиссер, конечно, отпадает. Судя по всему, он неплохой парень, но таких — пруд пруди. Валера? Нет. Не то чтобы она его боялась, но не могла верить такому. Ротозей… Черта с два. Обманул он ее. За ним явно дела покрупнее. А Гусаров учил ее не верить тем, кто преступает закон. Это все же другой сорт людей. Такую правду жизни Гусаров знал на собственной шкуре, а потому ему надо верить на слово.
— Везде сплошная несправедливость, — с печальной взрослой улыбкой сказала Ирина. — Ну, просто везде. Правды не ищи. Везде выгода и предательство. Вот в театре я работала. Я актриса…
Валера вздрогнул. Ага, проняло голубчика. С корабля на бал. Мало писательницы, так еще и актриса.
— Ну и что же в театре? — впервые открыл рот Валера. Говорил он почему-то с акцентом.
— А что, сами не знаете?
— Откуда мне знать?
— Про театр все знают. Бардак. Он тебя лапает, а ты терпи. И все только на этом. Главные роли — жене или такой же бездарной любовнице. Ладно. Плюнула. Ушла. Сейчас все порядочные люди в котельных сидят. Пьесу написала. А куда нести? В тот же театр. Завлитша мне говорит: ладно, сделаю, только доходы пополам. Говорит — и глазом не моргает. Я из принципа на это не пошла. Чтоб какая-то бездарная Варька Одинцова на мне наживалась? Ну уж нет! Лучше голодать буду, мне не привыкать. Были в моей жизни ситуации. На помойках тоже еда бывает. Нынче все богатенькие… — На глазах Ирины блестели слезы, лицо свела нервная судорога. — Один раз, помню, я дошла так, что сорок три кило весила. Ничего, жива!
