Бойцы крепче зажали винтовки, словно в ожидании команды «в атаку».
— Постараемся!
— Смерть Деникину!
— Смерть деникинским бандам!
— Теперь, друзья и товарищи, — продолжал Боровой, — о нашем самом важном, самом больном участке, о военспецах. Несмотря на решения партии и личные указания Владимира Ильича, кое-где еще проявляется спецеедство. Подрывают авторитет, затирают командный состав из офицеров. Предупреждаю, будем за это исключать из партии. Вы скажете, изменяют, бегут к Деникину. Но это единицы, а сотни служат честно. Будем говорить прямо: офицер там, у Деникина, в силу своей природы, — хозяин, у нас он — слуга народа. И многие из них служат нам честно. Возьмем начальника штаба нашей армии генерала Зайончковского. Это бывший приближенный царя, командир его гвардейского корпуса в Петербурге. А бывший поручик Уборевич? Он вступил в партию и командует Четырнадцатой армией так, что дай бог каждому. Наш начальник штаба Парусов, хоть и вялый он человек, но не жалуемся на него. Как спец работает правильно, лояльно. Этого и добивайтесь от военспецов.
— Но контролировать я его должен? — задал вопрос Дындик. — Знаете, товарищ комиссар, Ракита-Ракитянский своего царя и то обманул, когда ездил в Америку по снаряды.
— Товарищ Дындик, — ответил Боровой, — разный бывает контроль. Иной неотступно ходит за своим командиром с наганом в руках. Это озлобляет военспеца. Любого из нас озлобило бы. Вот, товарищи, дайте возможность командиру стать главою полка, будь он наш человек — практик, выходец из унтер-офицерской среды или же офицер. Но не таким, каким был злополучный Каракута. И вот скажу еще вам, товарищи, — продолжал комиссар дивизии, — уважайте своих командиров, опекайте по-отечески молодых краскомов, наших будущих полководцев, поддерживайте тех начальников, которых из низов выдвинула наша трехлетняя борьба, подымайте авторитет бывших офицеров и учитесь у них военному делу.
Партийцы покидали помещичий парк. Набежал свежий ветерок. Густые ветви кленов и лип, раскачиваясь, посылали прощальный привет бойцам, идущим в огонь.
Булат, весь в порыве, вызванном горячей речью Борового, подошел к Медуну. Теперь, в сравнении с тем великим, что предстояло впереди, все прошлые перебранки казались ему пустяком. Алексей, понимая, чего стоит каждый коммунист в строю, пригласил земляка в свой дивизион. Но Медун, неподдельно сокрушаясь, ответил:
— Жажду, братишка, в действующую армию, рада душа, да вот штуковина — завтра мы с комиссаром дивизии объезжаем самые передовые позиции.
