И вдруг громкий хохот покатился по всей площади. Перед красноармейцами, поднявшись с земли, предстал в шикарной, заправленной в брюки батистовой, с кружевным декольте, розовой дамской рубахе растерянный каракутовец.
— Вот так фря! — воскликнул с восхищением какой-то пехотинец.
— Намажь губки, цыпочка! — крикнул другой.
Пузырь, растеряв всю свою наглость, метнул заячий взгляд в плотную массу красноармейцев. Он искал щель, в которую можно было бы ускользнуть. Не найдя ее, вскинул татуированные руки на грудь и, прикрывая ими вышитую яркими розочками рубашку, повернулся спиной к кавалеристам.
— Морячок, а ну вытряхни его из портков, на ём, должно быть, и палталоны кисейные… — кричали из толпы.
— Не иначе как графиню какую-то облапошил…
Селиверст Чмель, вызванный вместе с другими кавалеристами из Казачка для усиления 2-го дивизиона, заметив пухлые плечи каракутовца, не стерпел:
— На нем рубаха красна, и под рубахой рясно.
— Не с перловки, — зло бросил Гайцев, один из бойцов 2-го дивизиона.
— Ясно, что с жареных карасей, — добавил какой-то каракутовец. — А нам давал щи — хоть портянки полощи.
— Каша пригорела, щи ушли, был мосол, и тот собаки унесли, — добавил Чмель.
— С такой ряшкой кажен день можно жениться.
— Он так и поступал, этот чертов Пузырь.
— Кончилась коту масленица, начался пост.
— Да, — продолжал свое Чмель. — По Ивашке и рубашка. Настоящая а-ля капуль!
В это время высокий одноглазый кавалерист, заметив в одном из окон штаба бледное лицо Каракуты, выстрелив в воздух из нагана, крикнул:
— Наших бьют! Черти, вперед — выручать Сатану!
Кучка оголтелых кавалеристов с винтовками в руках бросилась к помещению штаба. Вынув револьверы, Боровой, Дындик, Булат, а за ним и Ромашка, опережая бунтарей, загородили им вход в помещение, где находился их бывший батька-командир.
Алексей влетел в помещение. Здесь, в просторном зале поповского дома, за длинным столом вместе с хозяином и его домочадцами чаевали Кнафт и жена Парусова. Грета Ивановна жила здесь в Тартаке при дивизионном обозе. Так как командирским женам запрещался въезд в расположение боевых частей, Парусова изредка по разрешению начдива, переступая запретную черту, навещала мужа в Казачке.
— К нему, к нему идут! — заерзала на стуле полнотелая поповна.
— Мне жаль его, — сощурила глаза Грета Ивановна. — Я хочу вмешаться в его судьбу…
Алексей устремился на половину, занятую штабом. Вместе с подоспевшими красноармейцами отвел разжалованного Сатану в глухой поповский чулан.
