С гиком, дикими криками строился на площади пестрый фронт дивизиона. Перегоняя друг друга, неслись к сборному месту бешеные тачаночные упряжки с грозно вздернутыми к небу пулеметными стволами. В беспорядке толпился обоз — его вместительные фургоны, помещичьи экипажи, до отказа нагруженные мешками, самоварами, граммофонными трубами. Молодые женщины, не по-сезонному одетые в элегантные шубки с чужого плеча, составляли основное население шумного обоза.
От штаба на тонконогом арабском жеребце отделился всадник. Белый мех отворота перетянутой красным кушаком суконной поддевки еще больше оттенял его смуглое лицо. На боку живописного конника болталась серебряная, в камнях, с золотыми разводами, редкостная шашка. Из-за матерчатого пояса торчала ручная граната-бутылка.
По команде «смирно» кавалеристы дружно шевельнулись и сразу же затихли. Каракута — это был он — пронесся стрелой мимо строя дивизиона. На лету бросил — выстрелил:
— Здорово, «черти»!
— Здорово, Сатана! — залпом ответили двести всадников.
Через минуту «черти» вытягивались в колонну по три. Впереди, покачиваясь в седле, гарцевал Сатана.
— Товарищ комиссар! — к Боровому на тощем, замученном коне приблизился подтянутый голубоглазый командир. — Имею честь явиться, помощник командира дивизиона Ромашка. Только вот он, — голубоглазый кивнул в сторону Каракуты, — меня не признает. Вчера пол-дня митинговали. Решали, принимать или не принимать присланных штабом дивизии начальников. Вот и болтаюсь за дивизионом, как подкидыш, — ни туда ни сюда.
— Обождите до завтра, товарищ Ромашка, — успокоил его политкомдив.
После осмотра части Боровой с Булатом и Дындиком явились в ее штаб. Каракута, скинувший уже с себя свое атаманское одеяние, в атласной рубахе, подпоясанной кавказским пояском, поглаживая аккуратно подстриженные усики, нагловато косясь на комиссара, начал первый:
— Ты, товарищ Боровой, думал, что если моя братва глушит гранатой рыбу, то она дисциплины не знает. Видал, за пять минут слетелись мои боевые орлы…
— Я не об этом хотел с вами говорить, товарищ командир дивизиона, — перебил Каракуту Боровой. Пододвинув ближе к нему стул, в упор посмотрел ему в лицо. — Слушайте меня внимательно. Не стану я у вас спрашивать, почему вам больше по душе Чертов полк, а не второй дивизион. Почему вас, командира регулярной Красной Армии, величают Сатаной, а вы красноармейцев — чертями. Почему вы, путая нам карты, не подчиняетесь приказам высших штабов. Почему самовольно покидаете позиции. Для меня все ясно без ваших объяснений. Но раз вы первый начали разговор о рыбе, то я вам скажу — рыба воняет с головы. Я увидел вашу часть. Она мне понравилась. Я верю в народ. А раз ваши люди вышли из народа, то они не только могут, но и обязаны драться с врагом. Только они это сделают не при нынешнем руководстве. Вы один с этой большой задачей не справитесь. И вот, товарищ Каракута, я требую от вас одного: от имени командования дивизии приказываю вам сегодня же оформить назначение Ромашки вашим помощником.
